Возвращение к звездам: фантастика и эвология

Здесь важно подчеркнуть, что в Советском Союзе была создана великолепная школа перевода — во всяком случае, с английского языка. А поскольку по идеологическим соображениям книг западных авторов выпускалось очень мало (так, например, за весь 1973 год в свет вышло всего два томика «Зарубежной фантастики» общим объемом где-то около 40 авторских листов), у издательств была возможность поддерживать очень высокий «средний уровень» качества перевода. Я привык к этому уровню, знал, на какой высоте находится «планка», ждал от переводчиков квалифицированной работы (но отнюдь, не литературных чудес) и серьезного значения личности автора перевода не придавал. Сакраментальная формула: «переводчик в прозе — раб» представлялась мне само собой разумеющейся.

Прорывом в новое измерение стала блистательная работа М. Демуровой над «Алисой в Стране чудес» Л. Кэрролла. В «литпамятниковском» издании 1979 года М. Демурова раскрыла общую схему, если не детали, своего подхода к английскому тексту. Тогда и начали вырисовываться контуры нетрадиционной — лежащей на стыке лингвистики, психологии и социологии — научной задачи, которая потом получила название «проблемы перевода».

Во время сдачи государственных экзаменов по иностранному языку процедура казалась мне и моим сокурсникам точно формализуемой и в принципе довольно простой. С помощью некоего обобщенного «словаря» следовало построить соответствие между разноязычными текстами. Затем требовалось применить правила грамматики (с научной точки зрения — обычные проекторы, ограничивающие пространство языковых форм) и в завершение слегка пройтись по полученному тексту «шкуркой» литературного редактирования. Неявно предполагалось, что уровень перевода зависит только от качества редактирования.

Некоторый диссонанс в эту бравурную мелодию вносила неоднозначность словаря: одному английскому слову сплошь и рядом отвечал столбик, а то и целая страница слов русских. Здесь рекомендовалось «выбирать по контексту», и на практике такая задача не вызывала никаких трудностей. Однако с математической точки зрения «проблема контекста» ставила под сомнение правомерность самой процедуры перевода.

Действительно, «контекстуальная неоднозначность» должна обозначать, что на самом деле в русском языке просто не существует лексемы, в точности эквивалентной исходному английскому термину. Потому приходится пользоваться последовательностью понятий, каждое из которых описывает иноязычное «нечто» с некоторой точностью. Но в таком случае какое бы слово, взятое «по контексту», мы ни использовали, смыслы перевода и оригинала с неизбежностью будут различаться. Иными словами, семантические спектры разноязычных текстов с неизбежностью различны; считается, что спектр перевода всегда уже спектра оригинала (процедура перевода представляет собой проектор), но даже это утверждение не представляется возможным доказать.

Ст. Лем, опиравшийся на Людвига Витгенштейна и других неопозитивистов, забил осиновый кол в могилу классической теории перевода, доказав, что «проблема значения» не имеет формального решения: любое понятие естественного языка может быть определено только через совокупность всех остальных понятий этого языка[99]. В применении к интересующей нас задаче это означает, что какое бы английское слово мы ни взяли, его точный семантический спектр не может быть передан конечной последовательностью русских слов.

Эти рассуждения могли бы показаться глубоким философствованием на мелком месте, если бы они не допускали языковую интерпретацию. Рассмотрим, например, следующую фразу, принадлежащую перу Н.Некрасова: «Как женщину, он Родину любил…» и попробуем перевести ее на какой-нибудь язык, в котором аналог понятия «Родина» контекстуально воспринимается через семантический спектр понятий, ассоциаций и даже аллитераций, связанных с мужеством и мужским началом. (С точки зрения большинства русских читателей, знакомых с языком Гейне и Шиллера лишь по фильмам серии «Гитлер капут», примерно так обстоит дело в немецком языке: «Фатерланд» носит явно маскулинный оттенок, не так ли?) Но тогда дословный перевод приобретает транссексуальную окраску, которой в исходном тексте не содержалось.

Дальнейший взгляд на контекстуальную неоднозначность, на «эту маленькую частную проблемку, известную под названием Великой Проблемы Ауэрса», убеждает нас, что построенный пример отнюдь не носит казуистический характер. Невозможность дословного перевода следует из глубинных особенностей национальных культур: при всем желании невозможно корректно оттранслировать на русский язык английское «настоящее совершенное время» — русские глаголы настоящего времени не могут иметь совершенного вида. Как убедительно показал Евгений Лукин[100], этот простой факт находит свое отражение во всех перипетиях многострадальной истории нашей Родины.