Возвращение Мастера и Маргариты

– Я ничего не могу от тебя скрывать. Даже то, с чем должен справиться сам… Получается, девочка, что аппарат, способный внушать мысли на расстоянии не утопия и не бред юного фаната.

– Опасный путь, Макс. Если ваш аппарат не фантазия… он может оказаться в плохих руках.

– Лион надеется, что планы у заказчиков самые благородные – помочь стране выкарабкаться из кризиса. Вот сейчас, в этот самый момент, где–то палят из гранатометов, жгут стариков, детей, кто–то проклинает тот миг, когда родился на свет, кто–то молит о помощи, а мы отдыхает под яблонями и чешем языком. При этом даже ощущаем некое удовольствие от собственной отстраненности и сохранности.

– Так устроено. Даже самый сострадательный человек не может умереть от чужого горя. Только наращивает защитный слой.

– И кожа становится, как у слона. Мозги покрываются изоляционной пленкой. А душа… Она наверно прячется в пятки, – Максим с силой вогнал лезвие в доску. – Лион считает меня дезертиром и капитулянтом… Ведь я спрятался, оградился этим заборчиком, своей любовью и ничего не хочу больше знать! Ни– че–го… Смотри, этот нож, принадлежавший какому–то немецкому захватчику, пролежал в земле полвека. Может, им кого–то убили. А я нашел, почистил и точу карандаши. Применяю в самых мирных целях. Значит, дело не в оружие, а в том, кто им владеет.

– Это ловушка. Ведь ты об этом писал – о трясине великих идей, мастер!

– Только, пожалуйста, улыбайся, когда называешь меня так. И я буду улыбаться – свихнувшийся от мании величия чудила.

– Нисколечко я не шучу. Мастер – это склад души… Это такой человек, для которого вокруг ничего чужого нет. И боль каждого – его боль.

Максим печально вздохнул:

– А вот что с ней делать, Марго?

– Я знаю, знаю, что жить внутри своей любви, эгоистично. Но я не хочу слышать о том, что говорил Ласкер и что пишут в газетах. О том, что делается за приделами нашего дома, нашего крошечного необитаемого островка. – Маргарита проглотила вдруг подкатившие слезы. – Ну почему, почему мы не можем жить как обыкновенные люди – копать картошку, солить грибы, растить детей! – Она закрыла липкими ладонями лицо, из–под них выскользнули и скатились по щекам теплые капли. Максим убрал ладони и губами осушил слезы.

– Ты никогда не должна плакать, девочка. Мы вместе и это главное.

– Я понимаю, так не может продолжаться вечно. Мы не можем спрятаться от себя, Макс… Ты колеблешься. И тебе известно кто нанял Ласкера… Поняла Маргарита.

– Я… не хотел говорить. Не хотел тревожить тебя…

– Компания Пальцева?

– Но ведь среди них могут быть порядочные люди… – виновато и совсем неубедительно возразил Максим.

Маргарита схватила его руку, сжимавшую нож, да так крепко, что лезвие впилось в их ладони:

– Обещай мне, сейчас обещай! Ты никогда не будешь верить этим людям. Никогда, даже если речь пойдет о спасении человечества, не станешь работать на Пальцева…

– Пусти… – Максим осторожно высвободил нож. – Клянусь. Забудем об этом.

– Он поднялся и легонько встряхнул Маргариту, – эй, да ты совсем замерзла! Уже падает роса. Пойдем–ка к огню, андрогинка.

Тут же вскочил и закружил у ног дремавший на ступеньках пес.

– Взгляни, взгляни на этого хитреца! Если его никто не видит, спокойно ступает на больную ногу. А если хочет нам понравиться, то подвешивает ее к животу. Взывает к состраданию в виде борщовой косточки. – потрепал пса Максим.

– Ничего ты не понял. Просто, когда очень хорошо, то особенно боишься боли. Он прячет лапу, что бы не испортить болью радость.

Глава 9

Покинув Москву в самом начале января, Роланд вернулся только в июле. Все это время в Холдинговом Центре кипела работа. Иностранные компаньоны фирмы MWM приняли активное участие в деятельности "Музы", оснастив всем необходимым уютное казино. Работников культуры почему–то тянуло туда, как мух на мед. Там проигрывались в пух, уверяя, что делают это от всей души, поскольку половина вырученных средств отчислялась в различные благотворительные фонды. В связи с этим у компаньонов Пальцева появилось множество забот, а на дверях особнячка красовалось расписание приемных дней.

Надорванный работой с общественностью Батон, вывел пару научных формул: "Ничто так не портит человека, как бескорыстная забота о ближнем". "Нет сферы деятельности более вредной, чем святая благотворительность". А Шарль, серьезно отнесшийся к новым обязанностям, пополнил гардероб деловыми костюмами.

Все заметили, что возраст вернувшегося в Москву Роланда стабилизировался в приделах сорока. Это свидетельствовало о внутренней собранности и готовности к действиям. Он был бодр и целеустремлен, хотя и наигрывал сибаритскую хандру. Выслушав отчет по всем направлениям деятельности, экселенц скромно отужинал в кругу друзей и рано удалился в спальню, жалуясь, что Москва навевает на него меланхолию.

Ночь прошла тихо. Над арбатским переулком поднималось серое столичное утро. За окном спальни, скрытым двойными шелковыми шторами цвета индиго раздавались отрывистые команды:

– Двое за тумбу! Третий прикрывает вход! Держать контакт!