Возвращение Мастера и Маргариты

– Что там у вас происходит? – экселенц завтракал в постели. Кроватный столик был сервирован Амарелло со старанием горничной приличного отеля. Среди предметов серебряного кофейного сервиза стояла даже вазочка из туманного топаза с огненной лилией.

– Помнится, здесь были весьма популярны учения ПВО. Вся страна увлекалась дирижаблестроением. Интересно, они все еще применяют противогазы? – Роланд вернулся к подрумяненному тосту с белужьей зернистой икрой.

– Никаких дирижаблей. Никаких учений, экселенц, – доложил Амарелло, приобретший выправку английского можордома. – Прибыли посетители. Наш Центр оказался востребованным. Мы нужны россиянам.

– Ахинея, – Роланд жестом отослал Амарелло прочь. Но тот не успел покинуть спальню – в двери с золоченой резьбой втиснулись двое и встали, затаив дух.

– Вижу по вашим лицам, что вы готовите какую–то мерзость. Держите ее при себе, я сегодня не в духе.

– У нас приемный день, экселенц, – доложил Шарль, одетый с преувеличенной корректностью – в пару из черного крепа расшитого вручную букетами незабудок. Лазурь атласного жилета слепила глаза.

– Бред, – Роланд зевнул в ладонь.

– Ну почему нельзя немного посидеть в кабинете? Ну просто так, из удовольствия. Кошмарный комфорт, экселенц, мы так старались! – сделав шаг вперед, Батон склонил голову набок и даже вроде тихонько заурчал, выражая полную кошачью преданность. По случаю приемного дня кот тоже преобразился: стан рыжего мордатого юноши чрезвычайно плотного сложения, обтягивала белая черкеска с рядами газырей. Вместо патронов в ячейках торчали цветные головки фломастеров и золотые колпачки ручек. На озаренном молодым энтузиазмом лице поблескивали круглые очки со стеклами йодистого цвета.

– Я референт господина де Боннара, – объяснил он. – Никак не возможно в таком деле без референта. И имя у меня звучное – Ба Тоне. Ударение на первом слоге. Что–то англосакское и несколько даже грузинское.

– И по сему случаю этот чеченский карнавал?

– Я стараюсь использовать фольклорные костюмы разных этнических групп, что бы не обидеть национальных меньшинств. И не делаю никаких предпочтений.

– Видели бы вы, экселенц, этого референта в казачьей папахе или тюбетейке! У–у–у, классное зрелище, за отдельные деньги! – загоготал Амарелло. – Посетители валом валят, весь ковер на лестнице затоптали.

– Н-да… – покончив с завтраком, Роланд промокнул губы тонкой салфеткой из тайландского шелка. – Создается впечатление, что я попал в Комеди Франсез, отчаявшейся на сценический союз с режиссером абсурдистом.

Амарелло подхватил столик:

– Что еще изволите, экселенц?

– Покоя, – он спустил с кровати на распластанный у ее подножия персидский ковер узкие смуглые ступни, бормоча под нос "Я по свету немало хаживал…"

Батон и Шарль довольно переглянулись – что бы не изображал сейчас Роланд, ему явно нравилась затеянная игра.

В холле особняка уже стоял человек, миновавший двор и проникший внутрь при помощи швейцара – рыжего коротышки в прикиде Майкла Джексона. Несоответствие интерьера Холдингового Центра, выдержанного в стиле не фальшивой дворцовой роскоши и персоны швейцара, последнего не смутило. Господин Бермудер повидал не мало, особенно за границей.

Будучи двадцатипятилетним аспирантом Института восточных языков, Вася Бермудер в качестве переводчика попал на международный форум театральных деятелей с высшим представителем театральной общественности Союза. Форум происходил в Нью–Йорке, в обстановке фантастического комфорта и не реального стечения знаменитостей.

Переводчик сидел рядом с патроном, потел под кримпленовым костюмом, сшитым специально для поездки в ателье ВТО, и старался донести каждое слово докладчика – самого знаменитого режиссера в мире. Знаменитость была настроена серьезно, назвав свой доклад "Похороны театра". Фраза "театр умер" звучала настойчиво, отчего благородное лицо патрона Бермудера осунулось и постарело.

По левую руку от переводчика располагался представитель такого крутого авангарда и такого заоблачного полета, что даже процедура обкусывания ногтей, занимавшая экспериментатора на протяжении всего доклада, казалась советскому юноше захватывающе смелой и предельно элегантной.

"Мы стоим у разверстой могилы…" – очередной раз гробовым голосом сообщил выступавший. Василий перевел, стараясь придать высказыванию полемически вопросительную интонацию. Шеф сунул в рот валидол, но вместо знакомого ментолового запаха, Бермудер уловил другой, тоже знакомый. И одновременно услышал характерный звук. Скосив глаза влево, он обнаружил то, что оказало роковое влияние на его последующую переводческую карьеру.

Вернувшись на родину, Бермудер взахлеб делился с друзьями впечатлениями, вывезенными из Америки. Самыми сильными из них оказались приобретение кожаной куртки за пять долларов и происшествие на Форуме театральной общественности. А именно то, что советский гражданин видел собственными глазами – знаменитейший прогрессивный режиссер–авангардист, сидевший от него по левую руку, не желая, очевидно, прерывать слушание речи выходом в туалет, пустил струю прямо под бархатное кресло.