Возвращение Мастера и Маргариты

– Экселенц, позвольте заметить, – наши шутки были невиннейшими, почти младенческими забавами. Ну посудите сами – на балу, а не на улице, не в подъезде, не в госучреждении, в конце концов, был застрелен один лишь барон Майгель. Заслуженное наказание постигло стукача и доносчика. Берлиоза же под трамвай, как вы помните, никто не толкал. Мы даже своевременно предостерегали его, – заметил Шарль. – А с администрацией варьете, с домоуправом, буфетчиком и прочей мелкокрылой сволочью обращение были скорее ласкающими. Возможно, слегка фривольными. Но педагогически верным. Ох, скажите, что за драма – дамы по улицам бегают в подштанниках! Ох, деньги, обращаются в бумагу! – Шарль грациозно всплеснул руками, взаимствовав этот жест, по всей видимости, у Вертинского.

– Подозреваю, что своими шалостями мы не только угадали тенденцию, но и определили перспективу, – опечалился Роланд до поседения в висках и опустил веки. Посуда исчезла со стола, по церковной парче рассыпались глянцевые цветные фото. – В подштанниках и без оных теперь являются перед миллионной публикой самые известные и популярные тут дамы. А деньги деньги и в самом деле превратились в бумагу.

– Никаких запретов, экселенц! Ни капельки целомудрия, страха! Я растерялся, ознакомившись с обстановкой, – Батон покраснел сквозь шерсть. Стыдно, но я измучен, подавлен… Не представляю, чем можно поразить воображение людей, которые ежедневно у себя дома на экранах светящихся ящиков созерцают ад! Причем, в самом глумливейшем, непристойном изображении.

– И страшном, – прохрипел, продолжая обгладывать припрятанный масол, Амарелло, – с ножами и пистолетами здесь управляются не хуже, чем я. Убийство заказывают, как "нарзан" в номер, и стоит оно меньше, чем дамский меховой жакет.

– Демоны насилия, корысти завладели страной. Гнусарии заполонили народные массы, – с непривычной тоской в шальных глазах и суровыми интонациями телеобозревателя новостей объявил Шарль.

– У них идет постоянна борьба за перевыполнение плана. Количественные показатели растут, но страдает качество. И результаты в общем–то остаются на прежнем уровне, – пожал плечами Роланд. – Ах, это вечная тема, причины которой кроются в неразрешимых противоречиях двух систем – нашей и гнусариевской. Да, мы работаем в связке, но разными методами и, увы, что бы не утверждали наши идеологи, стремимся к разным целям.

– Они делают ставку на вытеснение – стремятся полностью ликвидировать человеческое в человеке, – с видом отличника отрапортовал кот. – Мы нацелены на уничтожение нечеловеков в людском обществе. То есть, как в результате получается, этих самых Гнусариев. Вот и противоречие: они стремятся к огнусариванию человечества. Мы – к его совершенствованию. И таким образом… – Кот задумался и завершил размышления, выпучив от изумления оранжевые глаза: – Таким образом, как не крути, мы вроде бы сближаемся с Божественным департаментом…Ну, местами, в отдельных целевых установках.

– Оставим философию и перейдем к практике, – остановил Батона Роланд. – Шарль начал говорить. Извольте дослушать.

– Я напоминаю об изменениях в здешних нравах, – смиренно продолжил Шарль. – Помнится, пол века назад, будучи в Москве, мы наказали администратора варьете Варенуху за то, что он грубил и врал по телефону… Сейчас его бы объявили святым.

– Не надо идеализировать тридцатые годы, – категорически пресек прения Роланд. – Мы лишь скорректировали миф, отшлифовали иллюзию. Чтобы дамы не увлекались заграничными вещами, граждане не хранили в туалетных бачках валюту, не сплетничали, не наушничали, не доносили. Чтобы писатели не продавались, чтобы был погребен страх, порождающий предательскую ложь. Чтобы сгинули приспособленцы, подпевающие вампирам в правительственных креслах, а настоящие рукописи не горели…

– Верно, экселенц, мы очень старались, – всхлипнул Батон.

– Ты, культпросветовец, жег МОССОЛИТ, а подвалы Лубянки забыл? А тюрьмы, лагеря, гибнущие от голода крестьяне? А миллионы замученных и убиенных за фасадом пышного мифа? Понимаю – сие не входило в наши компетенции. Мы не можем объявлять прямой бой Гнусариям, – швырнув фотографии в камин, Роланд расположился на диване, устраивая на подушках занывшие стариковские ноги. – Вскоре разразилась страшнейшая война, которой могло и не быть… Люди посылали людей в мясорубку, власть предала свой народ – Гнусарии торжествовали!…Но во всех этих безобразиях винят наш департамент! Извечная, мрачная, обидная ошибка. Санитаров общественной гигиены превращают в монстров! О, как ноют мои бедные кости… – Мрачнел и дряхлел на глазах Роланд. Залысины обозначились на высоком лбу, плечи опустились, лицо покрыли глубокие морщины.

– И сейчас, сейчас, экселенц! – вновь схватился за газеты Шарль. Войны, беженцы, голодающие, бездомные… Горе и кровь, горе и кровь… Ад, над которым смеются… Неужели все это – заслуга Гнусариев? Не верю! Кто же виновник, кто?

– Инфляция, – охотно, словно отличник на уроке, откликнулся Батон. – А также мафия и коррупция. Я учил.