"Возвращение Мюнхгаузена". Повести, новеллы, воспоминания о Кржижановском

Представьте себе тело, которое, одернувшись со своего костяка, как платье с деревянных плечиков и железного гвоздя вешалки, продолжает толкаемое инерцией - шагать от тумбы к тумбе, обвислое, подламывающееся в коленях, с руками, упавшими вниз, как пустые рукава: это Катафалаки, переживающий кризис и крушение дерзельбианства. Сгибательные и разгибательные рефлексы вели его ноги вдоль Унтер-ден-Линден, но в ведомом ничего не шло, мысль застопорилась, как раскружившийся завод часов. Сгибательные рефлексы повернули мимо белых истуканов Зигес-аллее. Над Катафалаки сияло рыжее лучеволосое солнце, в веселом синем воздухе плясали зеленые, желтые и красные рвущиеся со своих веревочек детские шары, лакированные обода, быстро перебирая никелем спиц, вязали себе путь. Под оживленно жестикулирующими ветвями Тиргартена, вдавливая в упругий асфальт миллионы шагов, прогуливались румянолицые, улыбающиеся, ясные, как погода, прохожие. Несчастный экс-дерзельбианец не мог поднять глаз, чтобы не наткнуться на оскорбительно радостные улыбки, глаза, сощуренные от солнца, серебряную повилику дымков, вьющуюся из самодовольно попыхивающих трубок. Тщетно бросался он зрачками из стороны в сторону, ища хоть единого блика, соцветного его настроению. Даже тени, отброшенные ярким изумрудом листвы на землю, казались теплыми. И вдруг зрачки Катафалаки стали: на одной из скамей, закутавшись в черную пелерину, с понуро опущенными плечами сидел человек; лицо его, полузакрытое поднятым воротником, упиралось в ручку дождевого зонта; рядом с ним, грустный и серый, как и его хозяин, лежал непромокаемый плащ; человек, закрывшись полями черной шляпы от рассиявшегося неба, сосредоточенно смотрел на носки глубоких калош, в которые были вдеты его ноги.

Катафалаки осторожно приблизился. Навстречу надвинувшейся тени незнакомец быстрым движением поднял голову. Увидев, что рядом всего лишь человек, вздохнул и опустил ее еще ниже. Горгис присел на край скамьи. Только непромокаемый плащ отделял горе от горя. Сходства эмоций плюс двадцать немецких слов, которыми располагал Катафалаки, оказалось достаточно, чтобы задать вопрос, получить ответ и понять его:

- Морген ист гут: варум ист кайн "гут морген"?[69]

Незнакомец:

- Ich bin ein Meteorologist. Я метеоролог, и я предсказал - и предсказал на сегодня - пасмурно, ливень, ливень, можно ждать града. Или вам нужно объяснять еще?

Катафалаки:

- Битте, нох айнмаль[70].

Незнакомец, насупившись тучей, стал было сворачивать плащ, но, встретив ласковую, исполненную искреннего участия и готовности понять улыбку собеседника, смягчился и стал повторять по слогам:

- Я ме-те-о-ро...

Уже первое слово вызвало радостные кивки Катафалаки: понимаю; за ним протиснулись кой-как и другие. Горгис деликатно притронулся пальцами к руке метеоролога и, ободряюще улыбнувшись, заговорил, после чего уже метеоролог, морщась от усилия понять, произнес:

- Noch einmal.

И Катафалаки снова, с неиссякающим терпением, стал переставлять свои двадцать слов. Очевидно, в смутном брызге двух полупониманий, в унылом словаре собеседника, в монотонно дождящих одних и тех же звуках было нечто напоминающее плохую погоду, потому что метеоролог чуть-чуть просветлел.

Израсходовав свой немецкий запас, Горгис заговорил по-русски - и странно, общность чувств преодолевала разобщенность языков. Разговор, тщательно подпираемый жестикуляцией с обеих сторон, не падал, а длился так...

Катафалаки:

- Мужайтесь - как будто бы накрапывает дождь. Эс регнет[71].

Метеоролог:

- Увы, это оттого, что проехала бочка для поливки улиц.

Катафалаки:

- Может быть, вы скажете, вот эти желтые солнечные пятна на земле оттого, что проехала бочка с желтой краской?

Пауза.

Катафалаки:

- Ну допустим даже: бочка для поливки. Но подумали ли вы, что все вот эти люди, идущие мимо нас, если и улыбаются одним углом рта солнечным пятнам, то другим концом рта они улыбаются вам, да-да, я знаю, что говорю: ведь детям, для того чтобы пирожное показалось им вдвойне вкусным, надо пообещать розги. После этого стоит лишь не сдержать обещание и... Вы погрозили всем вот этим отхлестать их ливнем, а дали им на гигантском синем блюде солнце, до которого они так лакомы. Все взгляды устремлены на вас, только на вас, устроителя радостнейшего из сюрпризов, а вы и не замечаете, вы прячете глаза под поля своей шляпы, как если б...

Катафалаки ощутил недохват и в русских словах. Но красноречие его уже дало эффект: угрюмый предсказатель ливней оторвал подбородок от набалдашника зонта и испытующе оглядел череду проходящих. Человек в калошах и с непромокаемым плащом действительно привлекал всеобщее внимание и усмешки.

- Ну что? - спросил Катафалаки.

Бледная проступь улыбки шевельнула губы метеоролога. Он крепко пожал руку Горгису. И с того дня они стали друзьями.

5

Иоахим Витцлинг приютил у себя в обсерватории, среди вертящихся флюгеров, серии термометров, барометров, гигрометров, пылесчетов, долговязых труб, мерящих осадки, лягушек, страдающих во имя науки, диаграмм на стенах и неисчислимости прочих исчислителей Горгиса Катафалаки.