Возвращение Мюнхгаузена (Повести, Новеллы)

Началась жизнь, мало похожая на жизнь. В городе было достаточно миловидных и сострадательных девушек, которые со вздохом и сочувствием поглядывали на статного Нига: губы его потрескались от любовной жажды, щеки ввалились, и глаза стали мутны; он ходил, стараясь не глядеть на пунцовые бутоны девичьих уст, бормоча проклятия и жалобы. Но болтуну Ингу нельзя было даже пожаловаться, язык ему щекотало множеством невысказанных слов, которые приходилось проглатывать вместе с скудной пищей, которую делил он с Нигом. Они совестились есть в присутствии изголодавшегося Гни. Прежде чем разломать пополам сухарь, Ниг и Инг отходили куда-нибудь за дверь или за угол, чтобы не видеть Гни. Тому, что ни день, становилось все хуже: от слабости и истощения он уже не мог ходить, и двое друзей водили его за собой, держа под локти и помогая переставлять ноги. Вскоре несчастный впал в состояние полусна, полуяви и бредил видениями жирных окороков, шипящих колбас, прошпигованных пулярок и всякой снеди, непрерывно вращавшейся на вертелах перед его духовными глазами с благоуханием и сыком.

Ингу же нельзя было даже бредить: из страха, как бы не заговорить во сне, он почти не смыкал глаз.

Лучше всех держался Ниг. Не поддаваясь отчаянью, он дважды, выждав удобный момент, заводил беседы с часовыми, стоявшими у ворот города. После второй беседы, отозвав в сторону Инга, Ниг сказал так:

- Послушай, болтун, ворота города, может быть, и можно открыть, но золотым ключом. Надо торопиться. С Гни плохо: он превратился из спутника в поклажу, но все равно надо спасать его, да и себя тоже. Всю жизнь ты только болтал, теперь придется поработать, дружище. Я говорю о жене судьи. Кончай роман, иначе мы все погибли. Молчание - знак согласия. Вечереет. Я высмотрел: окно судьихи в это время всегда открыто. Поблизости никого. Идем, - и я докажу тебе, при помощи твоего же рта, чудак, что ты ошибался относительно его назначения.

Инг страдальчески промычал, как глухонемой или человек с вырезанным языком, и покорно поплелся спасать, подбодряемый пинками друга.

Последние инструкции ему были даны уже под окном, настежь раскрытым в ночь.

- Итак, помни: действуй поцелуем. Еще: если скажешь хоть слово, я сам донесу, и тебе вмиг оттяпают голову. Буду слушать и сторожить тут, под окном; я не старуха нянька и не засну, не надейся. Вот спина: полезай. Ну.

И пятки обреченного, оторвавшись от земли, сначала уперлись в плечи Нига, затем, подтянувшись к подоконнику, громко стукнулись об пол. За окном раздался сначала женский вскрик, потом испуганный шепот. Ниг, привстав на цыпочки, с ухом, прижатым к стене, жадно слушал. Женский шепот завозмущался, вспрыгивая, на вопрошающие высокие ноты; никто ему не отвечал. Короткое молчание. Потом громкие укоризны с плачем вперемешку. Молчание чуть подлиннее. И вдруг - тихий, заглушенный поцелуй. Ниг сдернул шляпу и перекрестился. Поцелуи, что ни миг, становились внятнее и чаще. Ниг зажал уши ладонями и облизывал ссохшиеся губы.

Сначала сверху упал мешок, мягко звякнув о землю. Затем с подоконника свисли пятки Инга, мучительно обшаривающие воздух. Ниг быстро подставил плечи, и через минуту они шли, крадучись вдоль стен, к воротной башне города, где их дожидалась заранее туда доставленная живая кладь - Гни.

И Гни, и мешок с золотыми монетами половину своего веса оставили в стенах города, так что беглецы не слишком пыхтели под своей ношей. Еще до утра им удалось добраться до глухой лесной сторожки, где несколько золотых кружков обеспечили им относительную безопасность и отдых. Ниг тотчас же перемигнулся с краснощекой сторожихой, Гни стали откармливать, набивая его пищей, как матрац сеном, а честью потрудившегося Инга никак нельзя было уговорить перестать говорить и отдохнуть: раззудевшийся язык не мог улечься во рту, ведь молчание - самая неисчерпаемая тема для россказней.

Но чуть трое окрепли, окреп и четвертый - спор. Каждый, вспоминая недавние события, норовил истолковать их в свою пользу; мнения что гвозди чем сильней по ним бьют, тем глубже их вгоняют. И после того как каждый из трех ртов был на время разлучен один с поцелуями, другой - со словами и третий - с пищей, ни одна из трех голов не хотела больше расставаться с своим смыслом, вогнанным болью по самую шляпку. И так как лесное безлюдье отвечало только эхом - решили идти дальше.

И пусть идут, но нам, друзья замыслители, пора повернуть вспять. Дело в том, что линия пути с этого места делается для меня как бы пунктирной: череду встреч ведь можно удлинять и укорачивать, сюжет странствующего спора допускает свободное развитие: пусть - от исхода к концу - разматывается, как веревка лассо,- важно одно: добросить до ускользающего конца и изловить его в петлю. И конец тут, я думаю, должен быть такой. Разумеется, начерно и примерно.