Возвращение Мориарти

Нестройный залп баркеров[57] — всего прозвучало четыре или пять выстрелов — огласил улицу и ворвался в кэб. Щепки разлетелись в стороны, пули простучали по арке, как горсть брошенных с силой камешков, эхо пальбы пронзили рикошетные взвизги.

Харкнесс вскрикнул. Пейджет прыгнул вперед, заслоняя собой Профессора, который как-то странно развернулся вполоборота. Подковы ударили о мостовую, колеса громыхнули, а из фургона раздались еще два выстрела — одна пуля пискнула, как злобное насекомое, над головой Пейджета, вторая расколола камень дюймах в восемнадцати слева. В следующее мгновение фургон скрылся за поворотом. Откуда-то выскочили двое сычей.

Мориарти лежал на спине, левый рукав его сюртука быстро темнел от крови.

— Ранен… Господи… он ранен! — завопил Харкнесс.

Профессор с усилием приподнялся и сел.

— Хватит ныть, чертов дурак. Помоги встать.

Лицо его посерело, в уголках глаз еще теплился, как показалось Пейджету, страх. Вдвоем они помогли скривившемуся от боли Мориарти подняться.

Через пару минут все трое вернулись на склад, где их встретили встревоженные выстрелами Фанни, Мэри и миссис Райт. Профессора отвели наверх.

Рана оказалась неопасной — пуля прошла навылет, не задев кость, — но болезненная. Пока ее прочищали и бинтовали, Мориарти сыпал проклятиями.

— Если это Грин и Батлер, я сам позабочусь о том, чтобы им раздавили яйца.

— Мы их достанем, этих ублюдков, — заверил его Пейджет.

— Достанем? — рыкнул Профессор. — Никто и никогда не поднимал на меня железо.[58] Что ж я заставлю их попрыгать. За кого они меня принимают? За раззяву?

Ему принесли бренди. Бледность прошла, щеки немного порозовели. К Абрахамсу никто уже не собирался. Мориарти думал только о мести и полном уничтожении Культяшки и его организации.

Случившееся сильно обеспокоило Пейджета. Решившись устранить Профессора в самом сердце его владений, Грин и Батлер продемонстрировали либо отчаяние, либо полную уверенность в своих силах. Ту же тревогу Пейджет заметил и в глазах самого хозяина. Нечто подобное он видел лишь однажды, три года назад, когда Холмс вынудил Мориарти забыть обо всем и удирать от него через всю Европу.

Сержант, светловолосый, упитанный парень двадцати восьми лет, ожидал инспектора Кроу на Хорсмангер-лейн вместе с полицейским врачом; надзирателем Уильямсом, который провел посетительницу в камеру Морана; коридорным, обнаружившим тело; охранником и начальником тюрьмы.

Кроу поговорил со всеми по очереди, постоянно ссылаясь на поданный Лестрейдом рапорт. Ничего нового не вскрылось, если не считать заявления коротышки-доктора, с полной уверенностью и важным видом объявившего, что заключенный был отравлен Strychnos nux vomica, или рвотным орехом, ядом, попавшим в организм с пирогом и вином, которые доставила загадочная посетительница.

Ничего нового не удалось добавить и к описанию этой девушки. Сей факт, печально отметил про себя Кроу, лишь подтвердил, сколь ненаблюдательны и беспечны служители исправительных учреждений Ее Величества. Описанию подозреваемой соответствовали по меньшей мере сотни жительниц Лондона. Вот и еще один аргумент в пользу составления введения системы регистрации преступников. Регистрационные карточки могли бы помочь в данном случае; пока же полиции оставалось надеяться на то, что среди доставленных для допроса многочисленных девушек похожей внешности обнаружится та, которая хитроумно доставила отравленные продукты прямиком в тюрьму.

В завершение визита Кроу попросил показать ему ту самую камеру, в которой содержался и умер полковник Моран. Инспектор твердо верил в необходимость тщательного осмотра места преступления. Но в данном случае никаких ключей найти не удалось, если, конечно, не считать тех, что оставили на стенах предыдущие сидельцы.

21 000 раз обошел я эту камеру за неделю.

Другой нацарапал следующее изречение:

Прощай, дорогая Люси:

На долгих семь лет я с тобой разлучился.

Билл Джонс

Ниже какой-то циник приписал:

Если дорогая Люси такова, как прочие девицы, то, поплакав, повздыхав, с твоим приятелем утешится.

Другой Уильям Джонс

И больше ничего. Полковник Моран не оставил нацарапанных на стене сообщений. Лишь слабый, застарелый запах, просачивавшийся через густую вонь мыльного раствора, напоминал о том, кто провел здесь последние часы.

Вернувшись с очередной порцией бумаг в Скотланд-Ярд, Кроу, руководствуясь скорее раздражением, чем добросовестностью, приказал сержанту просмотреть старые рапорты и прочие документы и отобрать те, в которых упоминается некий Драскович. Сержант ушел и не возвращался до четырех, но зато, вернувшись, принес бумаги, касавшиеся не только Драсковича, но и некоторых других. В частности, Палмера и Майклджона.