Возвращение на Голгофу

— Не спрашивай, не скажу тебе ни за что.

— Ну, как хочешь, спрошу у Светланы, они играли вместе, она-то имя сестрёнки твоей не забыла. Ты мне только письмецо напиши, с номером твоей полевой почты. Я пришлю за тобой человечка, обязательно пришлю. Сестру-то Маша звали? Отвечай?

— Не скажу ни за что, прочь уходи… Прочь!»

Иосифа била нервная дрожь, руки ходили ходуном, и, чтобы справиться с этим, он крепко сцепил их перед собой.

— Колька, ты понял, он почти подобрался ко мне. После этого сна я в холодном поту соскочил с нар. Помнишь, я тебя разбудил? Ты еще спрашивал тогда, почему я так кричал во сне?

— Послушай, друг, выброси эти сны из головы. Какое дело Сталину до тебя?.. Лучше забудь все это, никому не говори…

Колька с тревогой смотрел на белого как мел Иосифа.

— Наивный ты, Николай, он сначала найдет меня, а потом сестру и убьет нас. Ведь он приказал убить даже двух тёток отца, которые его ни разу не видели, да и в Москве никогда не были. Слышал, сегодня старший лейтенант Черепня приходил, комбата битый час пытал, разнюхивал что-то? А особисты просто так не приходят. Знаешь, я ведь теперь спать боюсь, он во сне выпытывает, где я служу. И не думать о нём не могу, он все время в моих мыслях. Я как будто притягиваю его гонцов. Что делать — не знаю. Застрелишься, начнут разбираться, поймут — что-то здесь нечисто, вычислят фамилию, найдут и сестру. Жаль мне сестричку, а как ее защитить, как спрятать, не знаю. — Иосиф тяжело замолчал, склонившись над кружкой остывающего чая.

Ввалились с мороза сменившиеся батарейцы, и стало не до разговоров, тем более таких…

Солдаты ложились спать в мрачном настроении, их не радовало даже то, что спят в этот раз в тепле и сухости. А тут ещё Ефим всех переполошил, вскочил, начал матрац перетряхивать.

— Клоповник развели тут наши сменщики. Не заснём, заедят. Вытрясать надо.

— Ефим, ты в комнате-то не тряси, выноси на мороз, там выбивай. Сейчас и мы за тобой. — Колька собрал в охапку постель, сунул босые ноги в сапоги и выскочил на улицу, следом за ним побежали и остальные. Полностью от клопов таким макаром не избавились, но всё-таки полегчало, кровопийцы жрали служивых уже не так свирепо.

В остальном ночь прошла спокойно, никто не поднимал их по тревоге и не ломился на постой. Колька был в своем обычном ровном настроении, Иосиф выглядел подавленным.

— Что, Иосиф, неужели опять ты всю ночь со своим знакомцем проговорил? — вполголоса спросил Колька. — Лица на тебе нет.

— Да… Опять приходил. Теперь он знает, на каком фронте я служу. Он очень хитрый, стал расспрашивать о службе, говорил о Рокоссовском, Василевском и Коневе… Тут-то я и проговорился насчет Черняховского и что стоим мы под Гумбинненом. Как он смеялся, похлопывал меня по плечу, хвалил и обещал, что очень скоро меня найдёт его человек. И ты знаешь, Колька, он сделает это. Он всегда доводит до конца то, что задумал. Отец всегда говорил, что дядя Иосиф самый последовательный и упорный из руководителей партии.

— Успокойся, Иосиф… Пусть Ефим расспросит комбата, что хотел от него Черепок. Мало ли тем у него для разговоров, то самострелы, то сумасшедшие перебежчики, болтуны да анекдотчики… А может, просто водки выжрать решил. Давай есть, и будем готовить обмундирование, после обеда опять в окопах мерзнуть.

Солдаты доели все, что осталось со вчерашнего дня, подсушили одежду, валенки подлатали, натянули на себя все, что могло помочь согреться в окопах. Ефим воротился, когда солдаты уже собирались выходить из дома. Иосиф обрадовался и стал расспрашивать о новостях из штаба полка, а Колька все торопил с выходом, обещая завести Ефима на кухню и договориться о хорошей кормёжке. По дороге, улучив момент, когда Иосиф ушел вперёд, Колька сказал:

— Попытай потихоньку у комбата, чего от него особист хотел. Позавчера он целый час на КП мурыжил нашего капитана. Только аккуратно, без нажима…

Ефим просьбе удивился, но, не задавая лишних вопросов, утвердительно кивнул. Колька оставил его на кухне, а сам с Иосифом отправился на позиции.

Новый повар не пожадничал, накормил до отвала. Так что к комбату Ефим явился довольный, даже несколько осоловелый. Получив разрешение войти, он перетаптывался у дверей, не зная, с чего начать разговор. Но комбат сам заговорил с ним, спросил, что слышно в штабе полка. Ефим пересказал всё, что узнал от штабных телефонистов, большей частью пустой трёп, но и по делу кое-что: о том, что от командующего артиллерией фронта всё время звонят, справляются о запасах снарядов, требуют докладов о готовности к стрельбе, уточняют, а то и вовсе меняют намеченные для поражения квадраты. Обстановка нагнетается, значит, вот-вот и начнётся. Вот и особисты в полк зачастили, землю роют по всему переднему краю, тоже верный признак. Разговор сам по себе вырулил на нужную Ефиму тему.

— Нет им покоя… И у меня вчера Черепня сидел до вечера. Всё крутил с вопросами, хорошо хоть к концу напился да уехал весёлый. Но кто их весёлость разберёт, к чему она, к добру или злу?