Возвращение на Мару

Опасно через меру пристраститься
К давно налаженному обиходу.
Лишь тот, кто вечно в путь готов пуститься,
Выигрывает бодрость и свободу.
Внизу листа мы оба поставили подписи, обязуясь принять данный документ к самому неукоснительному исполнению. Поскольку Маша повесила его над моей кроватью, я вскоре знал написанное наизусть.
5 часов. Утренние процедуры. Молитва. Любуемся восходом солнца.
5 часов 30 минут. Гимнастика, пробежка, купание в озере.
6 часов 30 минут. Завтрак.
С 7 до 13 часов. Работа (ищем Фергюса — Корнилия).
13 часов. Обед.
13 часов 30 минут. Купание в озере.
С 14 до 16 часов. Тихих два часа.
С 16 до 19 часов. Изучаем окрестности.
19 часов. Ужин.
С 19 часов 30 минут до 21 часа 30 минут. Свободное время (каждый делает, что хочет).
21 час 30 минут. Молитва. Прощание с солнцем, встречаем звезды.
22 час 30 минут. Отбой.
Признаться, поначалу я отнесся к этому как к игре, серьезно сомневаясь в том, что Маша выдержит подобный график более двух дней. Даже предложил ей послабление: вставать на час-другой позже. Дочь с негодованием отказалась. Да, чуть не забыл. В выходные дни график, по предложению Маши, претерпевал резкие изменения. По субботам мы решили ходить в церковь. Она находилась в десяти километрах от Мареевки в селе Пятницком. Забегая вперед, скажу с гордостью: лишь благодаря силе воли Маши, мы за все то время, что жили здесь, не пропустили ни одной субботней службы. А каждое воскресенье было оставлено для дальних походов.
Повторяю, я недооценил свою дочь. Да и сам образ жизни, диктуемый подобным режимом, нам обоим пришелся по душе. Легче всего оказалось отказаться от телевизора, труднее всего — в ненастные дни ходить в храм. Приходилось вставать затемно. Иной раз я жалел, что согласился на это. Как назло, сон в такие дни был особенно сладок. И словно кто-то внушал мне: «Ну, пропусти один разок. Куда в такой дождь (грязь, снег, даль) потащишь ребенка? Ничего страшного не произойдет, если пропустишь одну службу». А дочь в такую минуту всегда говорила всего одну фразу: «Папа, не хочешь, давай не пойдем…» И я вставал с постели.
Самое обидное, что буквально в ста шагах от нашего дома находилась церковь. Правда, теперь от нее остались только две стены, возвышающиеся над горой. Это было самое высокое место в Мареевке. Мы с Машей полюбили ходить к церковным развалинам по вечерам — лучшего места для прощания с солнцем нельзя было отыскать во всей Старогородчине.

Глава 7.
1.
Из письма Маши Корниловой маме.
… Вязовое мне совсем не понравилось. Село большое, дома стоят плотно друг к другу. Зелени мало, потому что садов нет. Зато огороды — здоровые! Представляешь, мама, они говорят — те, кто живет в Вязовом, — что от садов и деревьев — вред, так как на них будут селиться птицы и мешать расти всяким там овощам. Чушь какая-то! И вот приезжаем мы в это самое Вязовое, осматриваемся вокруг: грязно, пыльно, мимо местные ребята проносятся на немыслимых мопедах, причем все как один полуголые. Да, думаю, приехали. Мы спросили дорогу на Мареевку — и двинулись в путь. Зашли за огороды, прошли лугом. Смотрим — карьер песчаный, тропинка прямо в него ныряет. Уже выработанный, он мне немножко мрачноватым показался, а пейзаж схожий с лунным. И вот, мама, подхожу к самому главному: я ведь все это так подробно тебе описываю, чтобы ты ощутила контраст, как и мы его ощутили тогда. Осилили кое-как карьер, остановились дух перевести, глядим — перед нами роща. Она мне после всей вязовской пыли показалась миражом в пустыне. Дорога прямо через рощу идет, причем поднимается все выше и выше, но не резко, а постепенно. Деревья огромные — липы, березы, вязы, дубы, друг от друга редко стоят, поэтому в роще светло, птицы щебечут, травы — целое зеленое море. Наконец, деревья, словно занавес на сцене, раздвинулись, тропинка стала дорожкой. По сторонам ее росли уже кустарники — жасмин, боярышник и ежевика. Прошли еще метров двести — и новое чудо. Оказывается, мы стоим на горе. Конечно, это не Казбек, но все равно — отсюда вокруг на десятки верст видно. Идем по горе, идем, — приготовься, сейчас будет еще одно чудо: перед нами озеро! Небольшое — от берега до берега сто метров, почти абсолютно круглое, как блюдце. Поверхность у озера — словно зеркало.
С той стороны, откуда мы шли, три или четыре дерева прямо из воды растут. Я такое первый раз в жизни видела. И еще одна странность: издали озеро кажется светлым-светлым, а подойдешь к нему вплотную, посмотришь в него — вода черная! Не вру, мамочка, черная! Мы теперь в этом озере каждый день купаемся. Папа пытался до дна донырнуть — не получилось. Глубина начинается почти от самого берега. И вот что интересно: вода кажется темной, нырнешь, глаза откроешь — внизу черная бездна, даже жутко становится, а вода вокруг тебя прозрачная, каждый плавающий листик видишь. Папа говорит, что, видно, в озере какой-то пигмент содержится. Кстати, называется оно Холодным — и поделом: где-то на полметра вода теплая, как парное молоко, а затем холодной сразу становится. Это оттого, что на дне ключей много. Мы с папой узнали даже точный возраст озера — 105 лет. Не веришь? Местный краевед, бывший директор школы Михаил Алексеевич Емелуха показал нам старую губернскую газету аж 1888 года, где написано, что в Вязовской волости Старгородского уезда в деревне Мареевке произошло необычное явление. В шесть утра раздался страшный грохот, который был слышен за десятки верст. Древняя роща, росшая у деревни, вдруг провалилась под землю, а образовавшаяся воронка заполнилась водой. Автор заметки писал, что явление это редкое, но оно отнюдь не носит мистический оттенок: все дело в том, что почвы в этих местах карстовые. Я, признаюсь, не очень это поняла, но папа мне потом объяснил. Подземные воды размывают карст, в результате чего и происходят такие явления.
Впрочем, я отвлеклась. Вернусь к нашей дороге. Подходя к озеру, она раздваивается, чтобы за Мареевкой соединиться вновь. Получается большое кольцо, внутри которого озеро. Или перстень, в котором «камень» — это наша деревня. В ней всего семь домов, один из которых нежилой. Население, включая нас с папой, — девять человек. Если идти вдоль озера по левой стороне, то первым будет дом тети Вали Кобцевой. В следующем доме живут мать и дочь, имен которых я не знаю. Все зовут их просто Тимошиными. Живут они тихо, можно даже сказать — скрытно. С людьми мало общаются. Идем дальше. Третий дом — бабушки Насти, мы с папой зовем ее зегулинская теща, по фамилии одного нашего знакомого из Вязового. В самой середине Мареевки стоит дом Егора Михайловича Бирюкова. Мы у него покупаем молоко. Вначале он произвел впечатление очень сурового человека, но сейчас я понимаю, что дядя Егор — очень добрый. Каждое утро он угоняет своих коз на луг или в лес за ручьем и там проводит весь день. Вечером пригоняет их, приносит из леса грибы и ягоды. Проходя мимо нашего дома, всегда заходит и говорит: «Давайте поделимся по-братски» — и отсыпает нам половину того, что собрал. Мы отказываемся, а дядя Егор и слышать ничего не хочет: «Я и для вас собирал». Еще он умеет плести корзины и лапти. Обещает меня научить.
Ближайшие к нам соседи — муж и жена Смирновы, Федор Иванович и Фекла Ивановна. Тоже замечательные люди. Наконец, наш дом, и Мареевка закончилась. Правда, есть в деревне еще один домик, в котором давно никто не живет. Я, признаюсь, немного побаиваюсь ходить туда даже днем, а вечером и подавно. Он весь покосился, вокруг — заросли крапивы, огромных лопухов, бузины. Тетя Валя рассказывала, что в старину там жила одна девушка, звали ее Лукерьей. В давние времена, когда началась Крымская война, жениха Луши забрали в армию, где он и погиб. А девушка от горя бросилась в озеро и утопилась. Поэтому дом зовут Лушкиным. А еще говорят, только я в это не верю, что душа Лукерьи до сих пор живет в нем. По крайней мере, тетя Валя и дядя Егор утверждают, что в полнолуние, если подойти к дому, можно услышать голоса — это к Луше приходят души тех людей, кто когда-то покончил с собой. Когда я рассказала это папе, он только рассмеялся. А потом сказал: «Ночью от страха чего только не причудится. И, кстати, друг Маруся, вот мы с тобой и выяснили причину, по которой у местных жителей Мареевка пользуется дурной славой. Ты только вдумайся: сначала буквально средь белого дня на глазах деревенских жителей происходит светопреставление, — с грохотом исчезает земля, деревья, наверное, целые строения, а на их месте образуется озеро. Озеро глубокое, с ключевой водой. В таком немудрено утонуть. И люди в нем тонули, как утонула бедная девушка Лукерья. Как не назвать такое место проклятым?»
Я с ним согласилась. Так, наверное, и получилось. А все плохое, что еще происходило здесь, только укрепляло эту дурную славу.
И, представляешь, мама, буквально на следующий день после этого разговора мы ходили в соседнюю деревушку к Михаилу Алексеевичу Емелухе, и он рассказал нам о том, как умер Василий Иоаннович Изволокин. Они договорились встретиться в Лапотках, где живет Емелуха. От Мареевки по прямой через ручей и мимо кладбища это полчаса ходу. Михаил Алексеевич ждал своего друга, ждал, но так и не дождался. А тот, оказывается, не дошел до Лапотков: его нашли лежащим мертвым в поле. Сердце. Разумеется, опять пошли пересуды, тем более что тело нашли рядом с кладбищем…
Так что место у нас самое обыкновенное и очень даже красивое. Когда приедешь, мама, вот увидишь, тебе обязательно понравится.

2.
Вчера посмотрел дневник Маши. Было странно увидеть после многостраничных записей всего одно предложение: «23.06.1993 г. Понедельник. Жизнь чудесна, прекрасна и удивительна». Что ж, все верно: чем сильнее и искреннее чувства, тем скупее их проявление. А тот день, 23 июня, я тоже запомнил очень хорошо. Захватив тормозки, тетрадь и ручку, мы с дочерью ранним утром ушли в окрестные луга. У нас с Машей появилось новое увлечение. Как-то я рассказал ей, что в детстве каждые зимние каникулы мне приходилось проводить в деревне у дедушки и бабушки. Ребят моего возраста в той деревне не было, книг и телевизора тоже. Вот и гулял я целыми днями по огромному дедовскому саду, обильно занесенному снегом. Чтобы скоротать время, придумал себе игру: будто я вовсе и не Коля Корнилов, двенадцатилетний пионер, а бесстрашный, гордый и одинокий славянский князь-рыцарь, князь-воин, живущий в замке вдали от людей. На его, то есть на моих землях жили крестьяне, которые счастливо трудились, собирали урожай, а я защищал их покой, причем делал это тайно от них… Моя фантазия придумывала одно приключение лучше другого. Я протаптывал в снегу тропинки — это были границы моих владений, строил снежный замок, давал свои, новые названия: речка за огородом из Ситовки превращалась в Серебристую, Безымянный овраг стал ущельем Черной силы, оплотом моих боевых действий против коварного врага.
Глаза Маши загорелись: