Возвращение на родину

— Ваша красота — закон для Уайлдива. Она закон для всех мужчин, какие вас видят. Они говорят: «Вот какая приглядная идет, как ее звать-то? До чего хороша!» Куда лучше Томазин Ибрайт! — настаивал он, добавив про себя: «Прости мне, господи, эту ложь!» Она и в самом деле была лучше, но этого Диггори не видел. Красота Юстасии временами словно затаивалась, а у охряника глаз был неискушенный. Сейчас, в зимней одежде, она походила на тигрового жука, который при слабом освещении кажется серым и неприметным, но под сильным лучом света вспыхивает ярчайшими красками.

Юстасия не удержалась от ответа, хотя и сознавала, что роняет этим свое достоинство.

— Есть много женщин красивее Томазин, — сказала она, — так что это не бог знает какой комплимент.

Венн молча стерпел обиду и продолжал:

— А он на женскую красоту зорок, вы его могли бы как лозинку завить, только бы захотели.

— Уж если она не смогла, бывая с ним постоянно, так где же мне, когда я живу здесь и с ним даже не вижусь.

Охряник резко повернулся и глянул ей прямо в лицо.

— Мисс Вэй! — сказал он.

— Почему вы так это сказали — словно мне не верите? — Голос ее упал и дыханье пресеклось. — Еще смеете говорить со мной в таком тоне! — добавила она, силясь надменно усмехнуться. — Что вам пришло в голову?

— Мисс Вэй, почему вы притворяетесь, будто не знаете этого человека? То есть я понимаю почему. Он ниже вас, и вам стыдно.

— Вы ошибаетесь. Что все это значит?

Охряник решил играть в открытую.

— Я вчера был возле Дождевого кургана и все слышал. — сказал он. Женщина, что стала между Уайлдивом и Томазин. — это вы.

Для нее это было, как если бы вдруг развернулся занавес и она оказалась открыта всем взглядам в горьком своем унижении, как выставленная нагою напоказ жена Кандавла[17]. Уже не было сил сдержать трепет губ и подавить возглас изумления.

— Мне поздоровится, — торопливо проговорила она. — Нет, не то… Я не в настроении слушать вас. Оставьте меня.

— Мисс Вэй, я должен говорить, хоть, может, и сделаю вам больно. Я вот что хочу сказать. Кто тут ни виноват — она ли, вы ли, ей все-таки сейчас куда труднее, чем вам. Если вы бросите мистера Уайлдива, это будет для вас только выигрыш, потому что не пойдете же вы за него замуж? А ей так легко не выпутаться, — все ее осудят, если жених от нее сбежит. Вот я и прошу вас не потому, что у нее прав больше, а потому, что ее положение хуже, уступите его ей.

— Нет, нет, ни за что! — пылко вскричала она, совсем позабыв о своих недавних стараниях говорить с охряником, как с низшим. — Какое неслыханное оскорбление! Все шло хорошо — и вдруг мне велят смириться, да еще перед таким ничтожеством! Очень мило, что вы ее защищаете, но разве не сама она виновата в своем несчастье? Выходит, я никому не смею выказать расположения, не спросясь сперва у кучки безграмотных мужиков? Она пыталась отбить его у меня, а теперь, когда справедливо за это наказана, подсылает вас просить за нее!

— Клянусь вам, — с жаром перебил ее Венн, — она ничего об этом не знает. Я сам, от себя, прошу вас с ним расстаться. Этак лучше будет и для нее и для вас. Люди станут нехорошее говорить, если узнают, что благородная барышня тайком встречается с человеком, который так изобидел другую женщину.

— Я ей зла не делала; он был моим, когда о ней еще и не помышлял. А потом вернулся ко мне, потому… потому, что меня любил больше!.. — выкрикнула она вне себя. — Но я теряю всякое самолюбие, оправдываясь перед вами… Чего я тут наговорила!..

— Я умею хранить тайны, — мягко сказал Венн. — Не бойтесь. Кроме меня, никто не знает о ваших свиданьях. Еще только одно — и я уйду. Вчера я слышал, вы как будто ему сказали, что вам противно здесь жить, что Эгдон для вас тюрьма?

— Сказала. Эти места довольно красивы, я знаю, есть какое-то обаяние, но я здесь как в тюрьме. И этот человек, о ком вы упоминали, он не спасает меня от этого чувства, хотя живет здесь. Я бы о нем и не думала, найдись тут кто-нибудь получше.

Охряник оживился; после этих слов его третий довод, который он пока что приберегал, уже не казался таким безнадежным.

— Ну вот, мисс, — начал он с запинкой, — мы теперь немножко открылись друг другу, и я скажу, что хотел вам предложить. С тех пор как я стал торговать охрой, мне много приходится разъезжать, как вам известно.

Она слегка наклонила голову и повернулась так, что перед глазами у нее была лежавшая глубоко внизу затопленная туманом долина.

— И во время моих разъездов я часто бываю возле Бедмута. Ну, а Бедмут чудесное место — прямо-таки чудесное, морская ширь блещет на солнце и дугой вдается в берег, и тысячи нарядных людей гуляют по эспланаде, оркестры играют, и морских офицеров там встретишь и сухопутных, и на каждые десять встречных девять в кого-нибудь влюблены.

— Знаю, — презрительно сказала она. — Я лучше вас знаю Бедмут. Я там родилась. А мой отец приехал из-за границы и был там военным музыкантом. Ах, боже мой! Бедмут!.. О, если б мне сейчас быть там!

Охряника поразила эта неожиданная вспышка скрытого огня.