Возвращение на родину

Капитан уже вернулся и занят был тем, что переливал несколько галлонов принесенного с собой рома в квадратные бутылки, уставленные в его квадратном погребке. Когда эти домашние запасы истощались, капитан отправлялся в гостиницу «Молчаливая женщина» и там, стоя спиной к камину, со стаканом грога в руке, рассказывал местным жителям изумительные истории о том, как он целых семь лет прожил ниже ватерлинии своего корабля, и о прочих морских чудесах, а слушатели подобострастно внимали ему, одушевленные надеждой на кружку эля от рассказчика и потому не склонные выражать какие-либо сомнения в правдивости его рассказов.

Сейчас он только что пришел оттуда.

— Слыхала ты последнюю эгдонскую новость, Юстасия? — спросил он, не поднимая глаз от бутылок. — В гостинице об этом говорили как о деле государственной важности.

— Ничего не слышала, — ответила она.

— Молодой Клайм Ибрайт, как они его зовут, на будущей неделе вернется домой, хочет провести святки с матерью. Видный, наверно, парень теперь стал. Ты его помнишь?

— Никогда в глаза не видала.

— Да, верно. Ты перебралась сюда уже после его отъезда. Помню, способный был мальчик.

— Где же он жил все это время?

— Да, кажется, в этом вертепе суеты и тщеславия — в Париже.

Книга вторая. Прибытие

Глава I

Первые вести о приезжающем

В это время года и несколько раньше, в ясные дни, на Мистоверских склонах замечалось порой какое-то слабое движение, мимолетно нарушавшее величавый покой Эгдонской пустоши. Если сравнивать его с тем, что бывает в городе, в деревне или даже на ферме, оно показалось бы ничтожным — чем-то вроде всплывания пузырьков в стоячей воде или подрагивания мышц у крепко спящего человека. Но здесь, вдали от всяких сравнений, в этом уголке, обведенном грядой непоколебимых холмов, где даже случайный прохожий был уже редкостным зрелищем, где всякий мог без труда вообразить себя Адамом на первозданной земле, эти действия привлекали внимание каждой птицы в пределах видимости, каждого пресмыкающегося, еще не погруженного в зимнюю спячку, и заставляли всех окрестных кроликов привставать на бугорках и с безопасного расстояния любопытно поглядывать в ту сторону.

Действия эти состояли в том, что двое или трое поселян сносили в одно место и укладывали в поленницу те вязанки дрока, которые Хемфри успевал в предшествующие сухие дни заготовить для капитана. Поленница обычно воздвигалась за углом дома; сейчас Хемфри и Сэм ее выкладывали, а капитан надзирал, стоя возле.

Был теплый и тихий день, около трех часов, но казалось, что позже, так как солнце уже стояло низко; в этом году зимний солнцеворот подкрался так незаметно, что эгдонцы не отучились еще читать небесный циферблат по тем приметам, какие усвоили за лето. В течение многих дней и недель восход солнца все больше перемещался с северо-востока на юго-восток, а закат солнца сдвигался с северо-запада к юго-западу, но Эгдон почти не замечал этих перемен.

Юстасия была дома, в столовой, более похожей на кухню с каменным полом и огромным зияющим камином в углу. Воздух снаружи был неподвижен, и пока она, подойдя зачем-то к камину, рассеянно медлила там в одиночестве, ей вдруг послышался, словно бы прямо из камина, звук переговаривающихся голосов. Она вошла в каминную нишу и, прислушиваясь, заглянула в неровный ствол старинного дымохода с его пещеристыми боковыми отводами, по которым долго слонялся дым на своем пути к квадратному кусочку неба на самом верху; бледный свет падал оттуда, чуть озаряя длинные лохмы сажи, драпировавшие дымоход, как водоросли драпируют подводную щель в утесе.

Она вспомнила: поленница находилась недалеко от печной трубы, и, стало быть, это были голоса рабочих.

Затем в разговор вступил ее дедушка.

— Совсем бы не надо ему уезжать из дому. Отец его ферму держал, и для него бы самое подходящее занятие. Не одобряю я этих новшеств. Мой отец был моряк, и я вот моряк, а будь у меня сын, и он бы моряком был.

— Этот город, где он живет, Париж называется, — раздался голос Хемфри, — и, говорят, это то самое место, где они когда-то королю своему голову оттяпали. Моя покойная матушка часто про это рассказывала. «Хемми, — начнет, бывало, — я тогда еще девушкой была и помню, гладила раз материны чепчики, как вдруг входит пастор и говорит: «Ну, Джейн, они отрубили голову своему королю, и что дальше будет, один бог знает».

— Многие из нас тоже скоро узнали, — усмехнулся капитан. — Я из-за этого, когда еще юнцом был, семь лет под водой прожил, в этом клятом лазарете на «Тирумфе», видел, как приносили к нам в кубрик людей с оторванными руками и ногами… Так, значит, молодой человек в Париже устроился? Заведующий в ювелирном магазине или что-то в этом роде?

— Да, сэр, в точности. Богатеющее дело, матушка говорила, — будто бы брильянтов у них там, как в королевском дворце.

— Я помню, как он уезжал, — сказал Сэм.

— Так разве плохое для парня занятие? — продолжал Хемфри. — Небось лучше брильянты продавать, чем тут у нас в земле копаться.

— В этакий магазин, пожалуй, с тощим кошельком не зайдешь, — сказал Сэм.