Возвращение не гарантируется

— Ну и что? Злая собака — лучше, чем добрый человек. К тому же я у тебя учусь!

— Не надо на меня кивать! Сам разбирайся — что лучше, а что хуже! И потом — ты меня сколько знаешь? Я когда-нибудь крысил?

Кузьма довольно загоготал.

— Не бери в голову, я прикалываюсь. Так что делать будем?

— Пойдем, расскажем Карнауху, что его зам с ментом трется! Пусть он с ним и разбирается!

Карнаухов и так уже знал эту новость, потому что Waterman, подаренный Круглому, имел встроенный блок Connecte, соединяющийся с ближайшим мобильником и передающим через него информацию на телефон начальника службы безопасности. Однако виду он не подал, своей осведомленности не проявил, а внимательно выслушал сообщение бойцов и крепко пожал каждому руку.

— Спасибо, парни, будем разбираться, — подвел он итог. — Приготовьтесь да держите «левые» стволы под рукой. Возможно, они понадобятся!

Мирон и Кузьма кивнули. Их лица ничего не выражали. Может быть, потому что от природы не были способны что-либо выражать. Это отсутствие способности — тоже способность, которая и позволяла им зарабатывать в последние годы.

* * *

Во время ночных прыжков погиб Блин. Этого никто не ожидал, потому что задание было самым обычным, без каких-то усложняющих элементов: выпрыгнули, приземлились на сигнальные огни, и все. Он успешно пролетел шесть тысяч метров, но уже у самой земли порыв ветра отнес его на линию электропередач, он получил смертельный разряд и последние восемь метров преодолел уже мертвым, даже купол парашюта не накрыл его геройским саваном, потому что сгорел и превратился в пепел.

На переполненных московских кладбищах места для Блина не нашлось. Его похоронили на сельском погосте, в Алексеевке, за тридцать километров от столицы. Поминали товарища там же, в небольшом стеклянном кафе «Огонек». Его арендовали целиком, чтобы исключить присутствие посторонних, ибо показываться «кинжалистам» всем вместе в общественных местах инструкция, во избежание расшифровки, запрещала. Присутствовала в полном составе группа Блина, несколько человек из других групп, которые как-то пересекались с ним и поддерживали товарищеские отношения, конечно же, присутствовал командир подразделения Слон.

Пили водку, очень мало говорили. А если и говорили, то о чем-то, не связанном с самим Блином и теми заданиями, которые он выполнял. А выполнил он много заданий, и успешно, о чем говорили ордена и медали, которые, впрочем, мало кто видел. Мрачные парни сидели, произносили короткие, стандартные в их кругах тосты, выпивали, меланхолично закусывали, иногда перекидывались несколькими словами, которые отражали ход их мыслей.

— Даже без почетного караула, без троекратного залпа…

— Ты же знаешь, конспирация…

— Знаю, знаю! Только вот когда этого бандюка хоронили, как его… Рыбака. Ему же в самой Москве место нашли. И домовина у него другая была, вся полированная, говорят, двадцать тысяч долларов стоит. И на лифте его в землю опустили. Да еще салют устроили: из пистолей в воздух палили… Вроде служба безопасности из закрепленного оружия. А там кто знает, из чего…

— Понты колотить они любят. Только, думаю, на том свете ему не будет вечного покоя. Скорее всего, в ад попадет.

— А куда мы попадем? В рай, что ли?

— Вполне может быть…

— Только как бы нам в этом раю с Рыбаком не встретиться!

Многие слышали этот разговор, но участие в нем не принимали. Про конспирацию все знали, поэтому жены Блина на похоронах не было: завтра ее привезет сюда Дед, который, с учетом заслуг и в порядке исключения, до сих пор является гражданским инструктором отряда и не принимает участия в операциях, а потому личность его не засекречена. Он и еще четыре рассекреченных ветерана изобразят скорбящих товарищей по работе Федора Блинова в МЧС, отдадут вдове собранные ребятами деньги и сообщат радостную весть о том, что ипотека уже погашена. И действительно, военная ипотека погашается, когда должник погибает при исполнении служебных обязанностей. Но подробностей Валентине Ивановне знать не надо. Да и вряд ли ее эта весть обрадует на фоне потери мужа…

Так что все всё знали, но языки не чесали: у них не было принято переливать из пустого в порожнее. Обычно говорили только по делу. Печальная процедура подходила к концу, изрядно выпившие бойцы стали собираться по домам. Вдруг раздался громкий стук.

— Открывайте! Чего заперлись?!

Дверь с силой дергали, внутренняя щеколда дребезжала.

— Открывай, Генка, а то спалим твой шалман!

— Сейчас, сейчас, — испуганный хозяин подбежал, торопливо откинул защелку.

В кафе ввалились четыре крепких, наголо стриженных молодца лет двадцати — двадцати пяти, в коротких кожаных куртках и джинсах — похоже, это была их униформа. Вели они себя разнузданно и держались очень уверенно, как полноценные хозяева «Огонька», а может, и всей Алексеевки. Их не смутило, что за составленными в один длинный ряд столами сидели даже внешне серьезные, взрослые люди. И вид у них вовсе не веселый и совсем не праздничный.