– Во, – читал подмоченное и помеченное под своим огурцом Николаич:
– Рас-путин, два-путин…– оборвал его Виночерпий, знал, если не остановить, Николаич всех утопит в мутном потоке физических ассоциаций – с чего бы ни начинался разговор, он непременно вырулит на физические аналогии и погонит, погонит… так уж были скроены его мозги. – И где этот Аркадий?
– Ну-ка, пьяницы, дайте-ка я пару веников отрежу, а то на берегу одни вётлы, не похлещешься, – Африка встал коленом на журнал с подмоченной памятью и дотянулся до подвешенных под потолком дубовых веников, – приедем на берег – баню сделаю.
– Не режь, на месте свежих приготовим, берёза уже зелёная, эти за дорогу раструсятся.
– И то верно… Но баню – обязательно. Вы думаете, я почему Паринов?
– От Поринова, от порнухи, от блядства твоего несусветного, – у Семёна ответ был готов, знал африканскую неуёмность.
– Дурак ты, Сеня, ничего в жизненной силе не понимаешь, и ещё ругаешься. Если бы от баб, я бы был Бабинов. А мы – Париновы, от пара, от бани. – и спрыгнул назад.
Как только верстак выдержал…
Собственно, ждали только, Аркадия. Уже скоро час, как все были на месте предварительного сбора со своим спиртным и скарбом, спальники, палатки и лодки – резиновый двухместный «Нырок» и байдарка (немецкий RZ, «голубая акула») – привязаны сверху на «копейку», по багажникам и на задние сиденья разложены рюкзаки и расставлены банки и канистры, огромная сковорода и вёдра, рулон ватмана с каким-то плакатом, десяток полуметровых брусков оргстекла и прочий непонятный скарб…
А Аркадия всё не было.
– Надо к нему заезжать. – Семён, как никто знал друга Аркадия, ещё школьного одноклассника, он, собственно, и назвал Аркадия Аркадием: десять лет назад сермяжный язык Ощепкова (Аркадия) так часто не поспевал за заклубившимися вдруг в его душе разноцветными полудетскими переживаниями, что попытки высказаться неизбежно приводили к конфузу. «Не говори красиво, друг Аркадий!» – осаживал его ставший так же вдруг начитанным Семён, и происходило это так часто, что имечко и приклеилось. – Напоролся, небось, у него же вчера день рождения был, никого не звал, а сам-то, поди, пил, пока гнал, и спит теперь, гадюка.
– Матюкнуть его от души, проснётся, – подал из запорожского брюха Поручик.
– Нет, Аркадию можно только на честность его надавить.
– Ну, так надави.
Семён высмотрел на верстаке, что был вместо стола, солёное огуречное семечко и, показно дурачась, принялся давить его большим пальцем.
Аркадий
Седьмой, самый младший, всего пять лет как из комсомольского возраста, член команды, Аркадий застонал: «Ну что ж так медленно!» – и прибавил в конфорке газу. Нет, он не спал, даже не проспал, но у него совершенно неожиданно возникла проблема.