Первым из палатки выбрался Капитан, ни слова не говоря, отошёл к воде, лицом к закату. У него был вид проигравшего сражение полководца. Вот так с ног на голову, бывает, и переворачивается мир… Его начало гнуть чувство вины. Не новость. Оно приходило даже тогда, когда он совсем был ни при делах, а теперь-то! Можно ведь было настоять, уговорить в конце концов Тимофеича и не брать Орликова с собой на берег. И хорошо ли закрыта дверь «запора» надо было проверить, и заруливать на спуск помедленней – что погнался за асом Поручиком? Наконец, как бы Орликов не был пьян, посмотреть сразу, что он повредил, да и отвезти в больницу… Кто ж ещё виноват? Даже простонал от бессилия. Эта локальная виноватость, конечно, вытянула из печёнки другую, до сих пор самому себе не объяснённую, но крепко мучающую его виноватость глобальную. За всё. За трусость и глупость начальников, за инфантильность старых хозяев страны, за хитрожопость новых кремлежителей, за своё бессилие воспрепятствовать накатывающейся беде – внутри его жило простое понимание, что он, рвущийся на помощь, но не умеющий помочь, перед лицом какого-то высшего судьи, судьи, не принимающего в счёт ни намерения, ни даже самую чистую душу, совесть, а только результат их, совести и намерений, работы, он на одной доске с врагами. «Ты жил, – прогремит голос этого судьи (Божий глас) – в те дни, когда растерзали твою Родину, и ничего не сделал? Чем же ты лучше её врагов? Ты хуже!»
Солнце коснулось реки!
Ещё минутку, полминутки – и… может быть Капитан сам так поверил в создаваемый образ, но (готов был потом поклясться!) увидел – увидел! – на этом колесе… спицы – восемь вихревых потоков вырывались из солнечного центра и устремлялись к раскалённому ободу, у обода, солнечного края, резко изгибаясь влево. Стало так очевидно, что солнце не садилось, а именно
Корабля не было…
«Чёртов Орёл!» – воскликнул Капитан в сердцах, имея ввиду умершего Орликова, и тут же, осознав оплошность, безнадёжно махнул рукой: конечно же, небо услышало, приняло на свой счёт – какой теперь корабль!?
Постарался взять себя в руки, чтобы успокоиться, представил, как тысячу, или даже пять, десять тысяч лет назад на месте этой косы, словно в зрительном зале огромного природного театра собирались майскими вечерами жившие здесь люди и, с пониманием своего родства солнечному Богу, участвовали в этой великолепной мистерии заката. Они стояли, сначала воздев руки к проявившемуся коловрату, а затем сложив их перед собой ковшиком, готовые черпнуть волшебной смеси воды и света в тот самый миг, когда рдяный шар, раздво
Настолько ясно он видел эту картину, что не смог удержаться – на полусолнце, в самый миг начала пляски оглянулся на косу, чуть назад и право… все шестеро его друзей стояли лицом к закату, чем-то похожие на истуканов с острова Пасхи… Тоже все удивлённо-виноватые. И – уже не готовые к таинству. Проклятый Орликов расколол пространство в самом важном месте в самое главное время.
Отвернулся, даже со спины весь его вид словно кричал: «Как же это?.. Стой! погоди!» – то ли солнцу, уходящему в тот мир, то событиям в мире этом.
Солнце не услышало, зашло. Утонуло. Умерло…Другого чуда не последовало.
«Профукали, прозевали, пропили!.. Что теперь?» – Капитан смотрел на кровяной горизонт, словно испрашивал совета. Но и совета не было. Была жуткая явь, и – хочешь не хочешь, нужно было в неё окунаться – ведь теперь, после такого орловского кульбита, их отсюда эвакуируют и – всё… Со скандалом, разборами, выясненьями… Прислушался к небу – не хохочет ли над ним с верхотуры Невидимый Демон? Тихо…
Оттягивал минуту возвращенья.
– У меня чувство, что я когда-то здесь жил, – попытался связать разорванное пространство Поручик.
– Все мы тут где-то жили…
– … а может в Орле, – добавил кто-то.
Минута минула.
– Надо везти его в милицию, – с ровным холодом в голосе сказал Капитан.
– Самим – в милицию? С таким амбрэ? – Поручику идея не нравилась.