Возвращение‌ ‌«Пионера»

— Но такого же не будет, — осторожно сказала Инна. — Будущее всегда другое. Даже твое будущее, которое ты сегодня лично готовишь, завтра совсем не такое, как ты ждал. А если чужое, в которое мы прыгнули еще через тридцать шесть или сто тридцать шесть лет… Ну, оно чужое и будет.

— Ну не как это.

— Чем дальше, тем больше, — совсем мягко сказала Инна. — Тут с нашим временем как раз многое похоже, а через пару лет совсем похоже будет. И нам бы это совсем не понравилось.

— Ты ж сама рассказывала про этих, как их, прогрессоров, которые меняют чужой мир так, чтобы нравился.

— Так мы наоборот, регрессоры.

Я подался к Инне, подумал и спросил:

— Ты правда так думаешь?

Она развела руками.

Я еще подумал и решил не ругаться. Просто сказал:

— Ну и ладно. Все равно никто не даст нам избавления, кроме нас. Раз уж этот мир тоже наш. Хотя другого-то все равно нет, придется ограничиться этим.

— Или Великим Кольцом.

Я засмеялся и неожиданно для себя выболтал:

— А в итоге нас кэ-эк забросит в какой-нибудь двухтысячный год — и лыко-мочало.

Инна перестала улыбаться, внимательно рассмотрела меня и спросила:

— Почему двухтысячный?

Я попыхтел и признался:

— Обухов объяснял, не помнишь? Полеты быстрее скорости света невозможны, струны, червоточины, проколы пространства-времени, ну и прочие фантастические штуки в нормальную земную физику не вписываются. Поэтому с точки зрения формальной земной физики мы сейчас находимся не только в этих креслах в две тысячи двадцать первом году, но и в «Пионере» в восемьдесят пятом, и перед мордой кометы тоже, и в струне с восемьдесят пятого по две тыщи двадцать первый. Такие, знаешь, размазанные и разобранные на кадрики, как в кинопленке. В каждой точке — по кадрику, а точка сборки пока здесь. Но это с точки зрения земной физики случайность, которая может раз — и измениться. И мы пересоберемся уже на краю Галактики. Или перед комой Галлея. Или на первом подходе к нити.

Я поежился, чтобы прогнать щекотку из запястий и горла, но все равно едва успел поймать себя перед опрокидыванием в синюю схватывающуюся кристаллами бездну за краем туманно-серого клокотания — как в последний момент хватаешься за край стола, заигравшись с балансированием на двух ножках стула.

Инна отчаянно смотрела на меня поверх пальцев, которыми вцепилась в щеки.

— Ты чего? — спросил я.

— Линарик, пожалуйста, давай туда, а? Давай в двухтысячный. Или в девяностый. Или восемьдесят пятый. Ну пожалуйста.

Я хотел напомнить, что от меня-то тут ни фига не зависит, я земной физикой ни разу не заведую. Инна прошептала:

— Там мама и папа. Живые.

И я не стал ничего напоминать. Просто закрыл глаза, сглотнул и небрежно сказал:

— А совсем классно еще лет на десять пораньше. В семьдесят пятый, например. На минутку хотя бы.

Небрежно не получилось. Губы поехали, и я придавил их ладонью.

Инна обняла меня. Я ворохнулся, чтобы избавиться от этого сочувствия, нужно оно мне очень, но передумал. Нужно. Сочувствие всем нужно, наверное.

— Теперь-то я точно сделаю так, чтобы мы хоть куда-нибудь долетели, — неожиданно сказал не спавший, значит, Олег. — Чтоб, значит, откуда-нибудь вылететь. Если, конечно, прямо тут…

Я толкнул его локтем. Ни к чему было Инне про «если, конечно» знать.

— Ты если локтем двигаешь, сперва отстраняйся, — сказала Инна, отвесила мне легкий подзатыльник и отпустила. — Вы про самоликвидацию, да?

— Ну почему сразу про самоликвидацию, — начал я, лихорадочно прикидывая, насколько Инна в теме.

Полностью, блин.

— Я ж инструкцию читала, — напомнила Инна. — Три-пять, попытка нештатного запуска двигателя в атмосфере и на орбите, три-два, использование корабля в качестве средства поражения превосходящих сил противника. План «Хэ», как Линар говорил. Я готова.

— Три смелых камикадзе охотились в лесах, — сказал Олег. — Давайте сперва полетать попробуем, а вот если не получится… Кстати, народ. А мы точно сделали все, чтобы тут договориться? Ну, ладно, с этими ментами не получилось. Попробовали бы с другими. Не все же здесь полицаи и изверги. Денис вон нормальный, Всеволод этот.

Был бы он нормальным с нами, кабы до него менты не докапывались, подумал я, а Инна ласково добавила:

— Арина.

Я сделал вид, что не обращаю внимания, Олег тоже:

— Потомки же наши, считай. Примерно как мы. Неужто им космос не нужен? Подарили бы — героями бы стали.

— А они просили? — уточнил я, набухая злобой, и вдруг засмеялся.

Экипаж смотрел на меня. Я подумал и принялся рассказывать:

— Мне бабушка в детстве сказку читала, вспомнил чего-то сейчас. Самый прикол, она по-татарски читала, из татарского сборника, у него русский перевод есть, но там этой сказки нету, я потом проверил. Видать, в детстве я татарский лучше понимал. Там, короче, история такая. Бай один, ну, богатей, приходит к умному старику и говорит: «Слышь, бабай, про тебя говорят, что ты самый умный...»

— Бабай — это же чудище, — удивился Олег. — К непослушным приходит.