Возвращение Прославленных (СИ)

Алаун боялась спросить, где он достал так много раненых животных. Да и спрашивать было не надо. Зная девиз Хьюго — «всегда иди самым простым путём», она догадывалась. А он продолжал свою исповедь:

— Мать пыталась воздействовать на меня своим Перстнем Воли. Ха! Поздно же она об этом вспомнила. Я сделал так, что не подчинялся ему. Потом изготовил себе ещё более сильный защитный амулет. Вот этот.

Хьюго показал на треугольник на груди.

— Мой Амулет Мощи, закалённый в Воскрешающем ящике.

— И как на это отреагировала твоя мать? — спросила Алаун.

— Отстала от меня…А что она могла? Порой я сутками не поднимался на поверхность. Забывал даже поесть, но иногда приходилось идти наверх, чтобы заказать у кузнеца новые инструменты, заточить те, которые затупились. Мне было интересно зайти в опытах дальше. Я не мог спать. Кажется, валился от усталости, но только закрывал глаза, как в голове крутились мысли. Но я никак не мог решиться на главный опыт. Опыт всей своей жизни. Свою мечту…

Хьюго замолчал, он нервно сжимал и разжимал пальцы, глядя перед собой.

— Но случай представился сам… Однажды, когда очередной раз я ставил опыты на Сторме, ко мне, чтобы накормить, спустилась мать. Она зашла так тихо, что я не услышал. Когда она увидела привязанного и разрезанного на шесть частей Сторма, то не разобравшись и не выслушав, стала кричать. Она…говорила жуткие вещи. Что я болен, что мне нужно к врачу. Что сейчас она поднимется наверх и позовёт на помощь. Она…

Он поднял на Алаун глаза, полные слёз, и, с упрёком в голосе, продолжил:

— И это говорила сама родная мне женщина. Та, которая должна была беспрекословно поддерживать. Поэтому… только поэтому… я тогда ударил её… Чтобы она замолчала и перестала говорить гадости… А она упала. И больше не встала…

Он сделал паузу и посмотрел на Алаун.

— У тебя сейчас такой взгляд…как у матери тогда, — сказал он.

— Тебе кажется. Ты под влиянием эмоций, — девушка быстро опустила глаза.

— Я мог её спасти. Но не хотел. Она сильно меня обидела… Зато появился материал, которого я так долго ждал…Я сшил этот материал и Сторма. И получил первого консунта из которого и сделал первого малума…

— Ты называешь материалом… — тихо проговорила Алаун.

Но он не дал ей договорить. Хьюго не слушал её.

— Видишь? Теперь ты понимаешь, что меня покинули и предали все? Все кто должен был поддержать?! Визидары уничтожили нашу семью. Я остался сиротой. И они за это поплатятся. После смерти матери меня никто, кроме слуг не видел. Какое-то время по округе ходили легенды, что я умер. Но позже я вернулся к визидарам, выпустив малумов. Вернулся триумфатором. Мне было всего восемнадцать лет, а я заставил вздрогнуть каждого визидара на Земле. Правда, они разрушили мой замок, и пришлось уйти на многие столетия в подземелье. Но я вернусь. И вся Визидария будет моей. И уже очень скоро!

Он грозно посмотрел в камин и в его глазах опять заплясали огоньки.

— Ну, — повернулся он к ней, — что ты скажешь в ответ на мою исповедь?

Алаун медлила. Зашла Рейчел, чтобы убрать со стола посуду, но Хьюго махнул ей рукой и она, поклонившись, удалилась. Он повернулся к Алаун:

— Ты понимаешь, каково мне было? — спросил Хьюго.

— Я могу сказать только одно, — ответила она, — я действительно никогда больше не смогу назвать тебя визидаром.

В поисках Мими-Доу

Гуанг стоял под навесом, но это не спасало от косого дождя. Из бани выскочил Дэкунь и сладко потянулся. Его розовое лицо было весело, не смотря даже на то, что одежда тут же намокла. Дэкунь заметил тощую фигурку Гуанга, жмущегося к стене.

— Ну, давай я тебя подвезу до деревни! — предложил подобревший от водных процедур Дэкунь, — скоро за мной приедет повозка. А там и еды навалом. К утру мы будем дома.

— Нет. Мне нужно тут остаться, — мотнул головой Гуанг, — работка есть. Заплатят хорошо. Золотом.

— Ты дурак? В городе неспокойно. Вчера повесили еще двадцать человек. Даже по бедным кварталам ходить небезопасно, — сказал Дэкунь.

Оба взглянули на Лицзян, раскинувшийся перед ними. Отсюда, с горы, он хорошо просмтаривался. Над хмурым городом клубились низкие серые тучи, выливающиеся дождём на его крыши. Было видно, как вдали, закрывая собой взбиравшиеся по склону рисовые поля, стелется белый дым.

— Вон, до сих пор горят склады дворца, — указал на клубы дыма Дэкунь. — Теперь в Лицзяне очень опасно.

Дэкунь потянул носом, почуяв запах еды, и добавил:

— Гляди, потом тебе и золото не понадобится. Тем более, раз ты так громко о нём говоришь, — толстяк огляделся по сторонам и добавил тише, — увидишь, скоро будет восстание. Много крови прольётся.

Гуанг с досады только крякнул. То, что говорил Дэкунь, ему и самому было понятно.

Но вчера начальник почты, на которой служил Гуанг, тощий господин Сяо, попросил его зайти после работы. Когда парень, беспрестанно кланяясь, вплыл в кабинетик начальника, тот спросил:

— Гуанг, ты ведь знаешь Лицзян, как свои десять пальцев?

— Да, господин Сяо, — всё ещё кланяясь, ответил парень.