Возвращение росомахи

Лохматый скособочился и, сомкнув челюсти, мертвой хваткой вцепился в борт саней.

Волки были совсем близко. Человек уперся спиной в передок, поджал ноги и с такой силой ударил по лобастой голове, что пес, оставив на гладко отполированном дереве светлые борозды от клыков, косо слетел с саней и, перевернувшись в воздухе, рухнул на дорогу. Слух полоснули истошный визг, глухой рык.

«Все, конец», — подумал Лапа, передергиваясь. В беспощадной памяти остался немигающий укорительный взгляд собаки.

Упряжка промчалась сквозь ольшаник и вывернула из ложбины на заснеженный холм, откуда уже видны редкие огоньки деревни. Загнанный Гнедко замедлил бег.

Только тут полураздетый Лапа почувствовал, как сотрясается от пережитого ужаса и холода все его тело. Закопавшись в сено, он натянул поверх себя кусок брезента и настороженно вглядывался в удаляющийся непроницаемо-черный лес. Страх постепенно отпускал, уходил как бы внутрь. Но, раз за разом прокручивая в памяти происшедшее, Лапа то и дело невольно ежился.

Въехав на окраину деревни, он попридержал запаленного коня: «Добрый, однако ж, у меня мерин. Другой не сдюжил бы такой гонки».

Подъезжая по унылой, пустынной улице к своей красавице-избе за сплошным крашеным забором, расчувствовался: «Мог ведь и не увидеть боле».

Ставни были плотно закрыты. Свет не горел.

«Спит, чертовка. Ей-то что», — обозлился на безвинную супругу Федор Дементьевич, вылезая из саней. Открыл ворота, загремел сапогом по двери.

В доме глухо завозились. Торопливо засеменили. Лязгнул засов. Дверь приоткрылась. Лапа, не взглянув, прошел мимо тощей фигуры в сени. Щелкнул выключателем — темно.

— Лампочка перегорела, Федя, — тихо пояснила жена.

Лапа чертыхнулся и скрылся за ситцевым занавесом в жарко натопленной горнице.

— Не думала, что так скоро. Назавтра ждала, — оправдывалась хозяйка.

— Мечи на стол, замерз, — скомандовал муж, опускаясь на табуретку. — Эх, черт, Гнедко-то на улице, — и, нахлобучив старую ушанку, поспешно выскочил.

Распряг и завел мерина в теплое стойло. Накрыл подрагивающие, взмыленные бока попоной. Подложил в кормушку охапку сухого душистого сена.

— Ешь! Это тебе за справную службу. — Лапа протянул руку погладить ухоженную гриву, но мерин почему-то отвернул морду. — Ты чего?.. Чего ты? Это ты зря! Да если б не Лохматый — нам бы конец! Понимаешь — всем конец! Я спас тебя… Спас! — горячо зашептал, оправдываясь, хозяин.

Гнедко, тяжело дыша, упорно смотрел в сторону. «А может, и не погибли бы? — неожиданно уличил Лапу кто-то изнутри. — Топором саданул одного, глядишь, другим острастка, а то и на порубленного собрата позарились бы».

От этой простой мысли Федор Дементьевич сник. «Совсем я расклеился. Чего голову себе морочу… Что сделано, то сделано… сделано правильно».

Проходя мимо конуры, зацепил цепь. Она сиротливо звякнула и обожгла сердце тупой болью. Пересиливая внезапно навалившуюся слабость, он воротился в избу.

Жена ждала у накрытого стола. Умывшись в прихожей, муж сел, прижался спиной к теплой печке и замер.

— Как съездил, Федя? Видал молодых-то?

— Видал… Живы-здоровы. Хоромы большущие, со всеми удобствами. Топят газом. Обещают на недельку приехать к нам… Помочь по хозяйству.

— Да у них, поди, у себя в дому работы хватает, — робко возразила супруга.

— Ничего, у себя всегда успеется.

— Мясо-то продал?

— А то! Мясо — не редька, только свистни. — Лапа нащупал завораживающе толстую пачку купюр и, вспомнив про подарок, вынул из другого кармана сверток.

— Держи, — развернул он цветастый платок.

— Ой, спасибо, Федя! Ой, спасибо!.. А красавит-то как!

— Будя трепаться, — грубовато оборвал муж, шумно хлебая щи.

Примерив обнову у зеркала, жена еще более оживилась. На губах заиграла несмелая улыбка. Прибирая со стола, обронила:

— Пойду Лохматому костей снесу.

Лапа чуть не поперхнулся.

— Ложись-ка лучше, сам покормлю. Посмолю заодно перед сном, — торопливо возразил он, — да и Гнедко пора поить.

Взяв миску, он вышел на свежий воздух. Покурил. Напоил коня. Опять покурил. Сколько ни старался Федор Дементьевич заставить себя думать о происшедшем как неизбежном и оправданном, гибель Лохматого занозой сидела в мозгу, палила огнем.

В постели Лапа без конца ворочался с боку на бок. Перед воспаленным взором вновь и вновь возникала одна и та же картина: сквозь вихри снежной пыли взлетает темный силуэт, плавно переворачивается в воздухе и скрывается в гуще голодной, разъяренной стаи. Взлетает, переворачивается и…

За окном время от времени раздавались странные, непонятные вздохи. Напряженно вслушиваясь в них, он незаметно забылся. И опять стая догоняла, окружала его, неумолимо затягивая живую петлю все туже и туже. В голове возник нарастающий гул.

— А-а-а! — заметался Лапа.

— Федя, ты чего? Что с тобой? Заболел? — трясла за плечо жена.

Лапа затравленно уставился на нее — не мог взять в толк, где находится, все еще жил привидевшимся. Оглядевшись, наконец узнал дом, жену.

— Фу-ты, — облегченно выдохнул он.

— Чего кричал так, Федя? — допытывалась встревоженная супруга.

— Мяса, видать, переел. Мутит. Недоварила, верно… Спи…