Возвращение росомахи

В такой ситуации не составляло труда приблизиться к изюбру на верный выстрел, но стрелять мы не могли — зверь запретный, а лицензии на него у нас нет. Отозвав озадаченного пса, двинулись дальше.

Широкий коридор реки открывал поворот за поворотом. Кое-где на стремнинах чернели полыньи. От них, словно от чаш с кипятком, поднимался пар.

За Разбитой на скалистом утесе высилась, как на постаменте, двадцатиметровая каменная глыба. Ее грубые, но точные контуры напоминали массивную голову ухмыляющегося великана. Особую прелесть этому творению природы придавали лишайники, покрывавшие ее пестрым ковром. Ярко-красные, почти кровавого цвета участки чередовались с нежно-зелеными, сиреневыми. Глядя на эту красоту, понимаешь, насколько природа щедра и разнообразна: ее никак не упрекнешь в недостатке фантазии. С помощью растений, ветровой эрозии, воды и солнца она творит неповторимые шедевры.

На подходе к Джанго я услышал глухой рокот. Сначала мне показалось, что летит вертолет, но вскоре увидел, что это рокочет укрытый белой шапкой тумана мощный порог. В этом месте каменный мыс, вклиниваясь в русло, прижимает Хор к отвесной стене. Само русло завалено обломками базальтовых плит, и вода с ревом пробивается между них.

Мороз уже усмирил буйство боковых сливов ледяной броней, но на самом стрежне оставался незамерзший участок. Зеленоватые буруны бесновались в ледяном кольце, пытаясь разрушить крепкие оковы. Но мириады брызг, намерзая капля за каплей на закраинах, постепенно сжимали это кольцо. Пройдет еще несколько дней, и порог заплывет льдом и затихнет до весны.

Чуть ниже по течению темнел бугор, слегка припорошенный снегом. Подойдя ближе, поняли — лосиха. Надо льдом возвышались передние ноги, голова и половина туловища. Вокруг следы волков. В боку животного зияла дыра, через которую серые уже вытащили почти все мясо.

— Волки часто так делают: гонят лося на слабый лед, а как провалится, окружат и ждут, когда вмерзнет, — пояснил Лукса. — Не доели. Значит, придут еще.

Ну вот, наконец, и Джанго. Можно отдышаться. После болезни я был еще слаб, и отдых затянулся. Поев мяса и выпив душистого чая с поджаренным на костре хлебом, я долго лежал у огня в дремотной тишине. Лукса терпеливо ждал. День угасал. Пора было возвращаться.

Взвалив на плечи набитые продуктами рюкзаки, тронулись в путь. Сумерки быстро сгущались. Когда подошли к порогу, было совсем темно. Ревун, при свете дня сказочно красивый, в кромешной тьме показался угрюмым и зловещим.

Дальше шли на ощупь, определяя край колеи плоскостью лыж. Когда выходили на припорошенные снегом наледи, чтобы не сбиться со своего следа, поджигали смоляк. Обратная дорога меня окончательно измотала — к становищу подходил чуть живой. В прореху туч запоздало выглянул ярко-желтый диск луны, напоминающий лицо радостно улыбающегося колобка, сумевшего вырваться на волю. Тайга осветилась мягким серебристым светом. Но сердитая хозяйка-ночь прогнала непослушного малыша за высокий конус сопки, а над нами раскинула черное, с крапинками звезд, покрывало.

— Луна о сопку ударилась и на звезды рассыпалась, — пошутил Лукса.

Плотно поужинав, сразу забрались в мешки, и я впервые, несмотря на крепкий мороз, проспал до утра, ни разу не проснувшись.

Большие радости

Еще одна неделя впустую. В последнее время чувствую себя волком, безрезультатно рыщущим в поисках добычи. Несмотря на неудачи, вновь и вновь невесть откуда черпаю силы и все с большим ожесточением и упорством ищу тропки и расставляю капканы. Надежду на успех не теряю и духом не падаю. Иного пути у меня и нет: в Уфе из «Башнефти» уволился, а чтобы добраться сюда, закупить снаряжение, необходимое для промысла пушнины, пришлось занять крупную (равную полугодовой зарплате инженера) сумму. Дома же осталась Танюша с нашим первенцом — двухлетним Маратом.

Когда становится совсем невмоготу, напоминаю сам себе весьма поучительную историю:

«Попали как-то в горшок со сметаной две квакуши. Бока у горшка крутые да высокие — никак не выбраться. Одна лягушка смирилась — все равно помирать, — перестала барахтаться и утонула. Вторая барахталась, барахталась в надежде выбраться и лапками из сметаны ком масла сбила. Оперлась на него и выпрыгнула из горшка».

Сегодня, когда настораживал капкан, боковым зрением уловил какое-то движение на краю промоины. Оглянулся — норка! Пробежав немного, она змеей соскользнула в воду и поплыла. Только голова замелькала.

Обедать вернулся в «дом». Тут же прилетел и сел на лабаз в ожидании хлебных крошек луксин рябчик. Я обухом топора раздробил на чурке половинку сухаря и высыпал крошки на брезент. Рябчик долго разглядывал угощение и слетел к нему лишь тогда, когда я забрался в палатку.

Выпив чаю, отправился в сторону Разбитой. На ключе обратил внимание на рябь, пробежавшую по глади небольшой промоины. Она меня озадачила: ветра-то нет, откуда рябь? В этот момент из воды показалась голова норки. «Надо же, то за неделю ни одной, то весь день перед глазами мельтешат», — подивился я.