Возвращение росомахи

По давно установленному обычаю на уже занятом участке другие промысловики не охотились. Это добровольное размежевание угодий добросовестно исполнялось. Права соседей не нарушались. Избушки и лабазы не знали замка. Их охраняло уважение к старому, выработанному веками порядку.

— Михаил Макарович, можно вопрос? — подал голос Вася.

— Валяй, студент! — пророкотал промысловик.

— У вас вот шрам на шее. Это не медведь?

— Рази это шрам?! Так, царапина. Шрам вот! — Макарыч засучил рукав и показал бугристые лиловые борозды. — Честно говоря, сам виноват. Миша в берлоге обычно головой на юг ложится — такая манера у него. А мы с Лукьяном поторопились. Давай тыкать жердиной не с той стороны. Вижу, снег передо мной вздувается и выскакивает с ревом черная туча. Пастью руку с жердиной схватила и давай трепать. Слава богу, собаки насели с двух сторон, отвлекли. Тут уж Лукьян не оплошал — с одного выстрела уложил.

— Хорошие у вас лайки.

— Плохих не держим, — с гордостью произнес Макарыч.

Допив чай, он ладонью смел со стола крошки и отправил их в рот. Вася же не унимался:

— А правда, что медведь в берлоге лапу сосет?

— Брехня! Семерых брал, лапы у всех сухие. И еще, запомни на будущее: медведь не такой увалень и простодыра, как в книгах пишут. Ловок и быстроног, чертяка. А уж голова-то как работает! Прошлой осенью с одним долго разбирался. Иду, значит, по путику, капканы проверяю: где подновлю, где новые поставлю. Вдруг вижу, след мой стал почему-то намного больше. Метров двести так. Потом опять нормальный. Что за наваждение?! Повернул назад, иду рядом, приглядываюсь. Только тогда дошло — это ж медведь по моим следам протопал!

Я вперед вернулся и там, где след перестал быть широким, сделал круг. Смотрю, метрах в шести за кустами — снежная ямина. Представляешь, докуда эдакая махина сиганула. Потом — еще одна. Дальше уже шагом. В гору почесал. Там под стлаником пустот полно — для берлоги подходящие места. Ну, думаю, завтра с собаками приду и добуду. И что? — тут Макарыч сделал многозначительную паузу. — Наутро выпал такой снег, что все скрыл. Вот ведь какая башковитая зверюга: знал, когда ложиться.

— Недавно прочитал в журнале, будто росомаха — это медведь-лилипут, — вспомнил Вася.

Степан засмеялся:

— Ну и загнули! Росомаха, действительно, похожа на медвежонка, но относится все-таки к семейству куньих. Правда, выделена в отдельный род — росомахи. Среди них она самая крупная. Зоологи ее еще гигантской куницей называют. Так что ее не лилипутом, а Гулливером правильней будет величать.

Какое-то время пили чай молча.

— А вы, Михаил Макарович, как промышлять зверя предпочитаете? Капканом или гоном? — нарушил молчание любознательный паренек.

— Ловушками, конечно, поуловистей, но в угон намного весельше. Это и промысел, и азарт. Бывает тяжко вдругорядь, зато удовольствие.

Помолчав, парнишка обратился к охотоведу:

— Степан Ермилович, я вот заметил такую вещь: в глазах зверей всегда печаль таится. Как вы думаете — почему?

— Бог его знает… Может, оттого, что жизнь нелегкая, может, оттого, что век их короток, а может, нас страшатся.

Так, кружка за кружкой, тянулся разговор.

— Василий, ты бы тоже рассказал нам чего.

— Так не знаю, что вам интересно будет.

— На следующий год у тебя диплом. Тему-то выбрал?

— Да. Мой руководитель предложил собрать материал по акклиматизации уссурийского енота, вернее, енотовидной собаки, у нас, в Кировской области, и проанализировать последствия.