Возвращение русской гейши

— Это твои вроде? — спросил Тим вставая и закидывая сумку на плечо. — Знаешь, Танюх, неохота мне знакомиться, что-то говорить, объяснять. Ты иди сейчас, а я позже спущусь. О’кей?

— А может, к нам? — предложила я.

— Нет, что ты! Обратно вместе едем, ты дай мой билет.

— Ах, да! — спохватилась я.

Открыв сумку, протянула ему билет.

— Приехали, чего не выходите? — сказала проводница, заглядывая к нам.

— Уже, — ослепительно улыбнулся ей Тим. — Спасибо за приятную поездку!

Проводница смущенно улыбнулась в ответ и ушла.

— Ты вот что, Тимур, если захочешь пересечься до нашего отъезда, звони. Телефон мой у тебя есть, — быстро проговорила я, беря сумку и выходя из купе.

— Пока! — сказал он мне вслед.

Я не была в родном городе больше двух лет и, выйдя из вагона, увидела все то же обшарпанное здание вокзала, чахлые деревья и дворника в грязном фартуке, меланхолично сметающего мусор с перрона. Картинка осталась неизменной, словно я и не уезжала. Родители, увидев меня, ринулись к вагону, и я со сжавшимся сердцем поняла, что они постарели. Впереди шла мама, прижимая ромашки к объемной груди, обтянутой дешевой синтетической кофточкой, за ней вышагивал отец все в том же давно вышедшем из моды парадном костюме.

— Здравствуй, доченька! — всхлипнула мама, прижимаясь ко мне вместе с ромашками. — Наконец-то! Как долго ты не приезжала!

— Отпусти ты ее! — смущенно сказал отец. — Задушишь!

Мы расцеловались и пошли к выходу в город. Я оглянулась и заметила, что Тим стоит у вагона и смотрит нам вслед. Встретившись со мной взглядом, он улыбнулся, как голливудская кинозвезда, и поднял руку. Его яркий силуэт сильно выбивался из общего спокойного фона, словно в типично русский березняк залетел тропический попугай.

Первые два дня я пыталась адаптироваться. И за бесконечными разговорами, застольями, посещениями родственников они пролетели, как одна минута. Утром третьего дня я проснулась очень рано и, лежа неподвижно, долго смотрела в потолок, слушая громкий беспрерывный щебет птиц, залетающий в комнату через раскрытое настежь окно. Погода установилась очень жаркая, и даже рано утром я чувствовала духоту. Мои родители много лет жили в пятиэтажной панельной хрущевке. К тому же квартира находилась на последнем этаже, и разогретая за день крыша не успевала остывать за ночь.

«В принципе, можно уже уезжать в Москву», — неожиданно подумала я.

Я, конечно, соскучилась по родным, но чувствовала себя несколько странно. Все осталось без изменений: и зеленые улочки моего города, по которым я так любила гулять; и эта квартира; и моя комната все с теми же книжными полками, густо заставленными любимыми книжками, со старым письменным столом, исчерканным кое-где шариковой ручкой; с продавленной скрипучей тахтой и маленьким поблекшим ковриком возле нее. Даже старушки, сидящие у подъезда, были все те же и оживленно здоровались со мной, выясняя, как «здоровьице» близких. Но этот привычный мир казался застывшим. И в то время, как я стремительно жила и развивалась вне его, он по-прежнему оставался все тем же. Город, правда, понемногу ветшал, и я ни разу не увидела во время своих прогулок, что здания ремонтируются. Я, конечно, замечала на улицах, что молодежь одета несколько иначе, но, на мой взгляд, все это выглядело, по большей части, карикатурой на столичную моду.

«Я стала чужой, — поняла я и села на тахте. — И никогда прежней Таня Кадзи уже не будет. Поэтому так хочется вернуться в Москву, к самой себе».

Я вспомнила наши выступления в образе гейш и улыбнулась.

В этот момент в дверь робко заглянула мама. Увидев, что я сижу, она заулыбалась, и от этого многочисленные морщинки разбежались по ее лицу.

«А ведь маме — всего сорок, — подумала я. — Но почему-то женщины в провинции выглядят всегда старше своего возраста».

— Рано ты проснулась, доченька, — сказала она, заходя в комнату.

— Привычка, — ответила я, вставая.

— А я уже оладушков напекла. Решила пораньше, пока не так жарко, — сказала мама. — Сметанка свежая с рынка есть.

«Еще неделя, — подумала я со странным раздражением. — А потом — домой!»

— Вчера, ты уже спать легла, дедушка Митя звонил из деревни.

— Да? — заинтересовалась я. — Давненько я к ним не ездила.

Я накинула халатик и потянулась. Потом пошла умываться. Из кухни пахло оладьями, мама накрывала на стол. Отец тоже встал. Мы поздоровались в дверях ванной.

Когда мы пили чай, он внимательно посмотрел на меня и неожиданно предложил:

— А может, съездить в деревню?

— Когда? — испугалась мама. — Да и зачем?

— Таня давно не была у деда с бабкой. И они хотят ее увидеть, — ответил он.

«А ведь деда Митя — японец, — почему-то подумала я. — Интересно было бы с ним поговорить».