Возвращение русской гейши

Раньше, когда я приезжала к ним на летние каникулы, меня особо не интересовало, японец он или русский. Он, правда, рассказывал мне сказки со странными сложными именами и не вполне понятными образами. Особенно часто про солнечную богиню Аматэрасу. В детстве я не могла запомнить такое сложное имя и сократила его на свой лад. И частенько перед сном просила деда рассказать мне про «Масу». Я вспомнила его лицо с такими же большими и темно-карими, как у меня, глазами и решила, что должна непременно съездить.

— А что? Отличная идея, — радостно сказала я. — Я действительно давно их не видела. К тому же в деревне легче переносить жару.

Жаворонок парит

Над густым тростником равнины,

Жаркое лето пришло.

Где бы дерево мне найти,

В тени подышать прохладой?

Сайгё

Мы выехали вечером на стареньком «Москвиче», который безотказно служил отцу около пятнадцати лет, и уже через полчаса были в деревне. По московским меркам это было очень близко, и я про себя удивилась, какой далекой мне казалась эта деревня в детстве.

Бабушка с дедушкой ждали нас на завалинке возле дома. Я заметила, что и соседи напротив тоже сидят на скамье возле ворот со скучающим видом. Но как только наша машина подъехала, они дружно повернули головы в нашу сторону.

Бабушка с дедушкой сразу встали. У меня сжалось сердце, когда я увидела, насколько бабушка постарела. Ее сильно загорелое лицо напоминало сморщенное печеное яблоко, на котором ярко выделялись голубые глаза. Зато дед совершенно не изменился. Его короткие седые волосы по-прежнему были густыми, фигура сухощавой и подтянутой, спина прямой. На узком, как у меня, лице блестели живые карие глаза.

«Наверное, по сей день занимается йогой», — подумала я, наблюдая за его упругой походкой.

Дед пошел открывать ворота, а бабушка вытянула шею и внимательно вглядывалась в окна машины.

— Баба Шура! — закричала я, помахав ей рукой из открытого окна, когда мы остановились.

Она сощурилась, закрывая глаза крупной ладонью от закатного, но все равно яркого солнца, и шустро ринулась ко мне. Выйдя из машины, я тут же попала в ее объятия.

— Внученька! — быстро заговорила она. — Ну, наконец-то ты нас порадовала!

Она оторвалась от меня и оглядела с ног до головы откровенно восхищенным взглядом. Потом сложила короткие полные руки на животе и довольно сказала:

— И какая же ты стала красавица!

Мы зашли с ней в ворота вслед за заехавшим «Москвичом». Я увидела, что отец достает из багажника сумки, а дед спешит ко мне.

— Ты только посмотри, Митя, — радостно заговорила бабушка. — Таня — просто красавица! Ее и не узнать!

— Что ты, Шура! — улыбнулся дед. — Она всегда у нас такой была! Ты просто забыла!

Он подошел ко мне и осторожно поцеловал в щеку, едва коснувшись губами.

— Комбанва, — неожиданно для себя поздоровалась я по-японски.

Это означало «добрый вечер».

— Добрый, добрый, — машинально сказал дед и вдруг замер, глядя на меня широко открытыми глазами.

— Таня! — не менее его изумилась бабушка. — Ах, да, мама говорила, что ты жила в Токио.

— Ты мне все подробно расскажешь, — улыбнулся дед.

И я заметила, что его желтоватые щеки покраснели.

«Интересно, а как на самом деле его зовут? — отчего-то подумала я. — Может, Митихиро?»

Так звали одного моего японского друга, с которым я познакомилась в Токио.

— Ну, вы так и будете во дворе стоять? — спросил отец.

Он закрыл гараж и шел к нам.

— Ох, чего это я! — тут же захлопотала бабушка. — Милости просим!

В доме ничего не изменилось. Из маленькой веранды, густо оплетенной плющом, заставленной внутри какими-то сундуками, корзинами, мешками, я вошла в довольно большую комнату, которую бабушка использовала как столовую, когда собиралось много гостей. Слева от входа была дверь в гостиную, а из нее можно было попасть в маленькую спальню. Справа в углу столовой находилась большая русская печь, и за ней располагалась кухня. По другую сторону в закутке возле печи всегда стоял топчан, и я очень любила на нем спать. Это было мое законное место. Я, увидев, что все осталось без изменений, тут же направилась к топчану и поставила свою сумку сбоку в узкое пространство между ним и небольшим книжным шкафом. Маленькое бра с матовым стеклянным плафоном, треснувшим с краю, все так же висело на стене возле шкафа. Я вспомнила, как любила читать по ночам под этим бра, когда все уже давно спали.

— Ага! — рассмеялась бабушка. — Танюшка, как кошка, сразу на свое место. Только оно Тимофеем занято, так что сами договаривайтесь.

Я погладила незнакомого мне огромного рыжего и невозмутимого кота, важно лежащего на одной из подушечек, заполняющих топчан. Он глянул на меня круглыми зелеными глазами и не шевельнулся. Только кончик пушистого хвоста слегка дрогнул, но Тимофею было, видимо, лень шевелить даже хвостом. Он положил крупную голову на вытянутые лапы и, вздохнув, прикрыл глаза.

— Ничего, нам тут места и двоим хватит, — улыбнулась я, почесывая его за ушами.

— Баня готова, — сказал дед, заглянувший в этот момент в столовую.