Возвращение с Западного фронта

– Хочу. Начнем хоть сейчас.

Профессор встал.

– Надо, знаете ли, чем-нибудь заняться! А то окончательно изведетесь от разных мыслей.

– Да. – Керн кивнул. – Кроме того, язык мне пригодится. Когда выпустят, придется, пожалуй, перекочевать во Францию.

Они уселись рядом на нижней койке. Над ними копошился растратчик. Огрызком карандаша он разрисовывал стену непристойными картинками. Профессор был очень худ. Тюремный костюм болтался на нем, как балахон. У него была рыжая спутанная борода и детское лицо с голубыми глазами.

– Начнем с самого прекрасного и самого напрасного слова на земле, – сказал он с очаровательной улыбкой и без всякой иронии, – со слова «свобода» – «la libert».

Керн многому научился за это время. На четвертый день, выйдя на очередную прогулку во двор, он уже умел, не шевеля губами, переговариваться с заключенными, шедшими спереди и сзади.

В портняжной мастерской он тем же способом затверживал французские глаголы. По вечерам, когда он уставал от занятий языком, вор обучал его искусству делать отмычки из проволоки и объяснял, как утихомирить сторожевого пса. Он рассказывал также о сроках созревания всех полевых плодов и о том, как незаметно забраться в копну сена, чтобы хорошенько выспаться. Растратчику удалось протащить в тюрьму несколько номеров журнала «Элегантный мир». У них только и было чтива что Библия да этот журнал. Из него они и черпали подробные сведения об этикете дипломатических приемов, узнали, в каких случаях вдевать в петлицу фрака красную или белую гвоздику. В одном вопросе вор ни за что не давал себя переубедить: он решительно утверждал, что к фраку полагается только черная бабочка, и ссылался на пример множества кельнеров, которых видел в различных кафе и ресторанах.

Когда наутро пятого дня их выводили на прогулку, служитель внезапно так сильно толкнул Керна, что тот ударился о стенку.

– Будь повнимательнее, осел! – заорал тюремщик.

Керн притворился, будто не может удержаться на ногах. Он хотел упасть и, как бы невзначай, ударить служителя по голени. Это могло сойти безнаказанно. Но он не успел выполнить свое намерение – служитель дернул его за рукав и быстро шепнул:

– Через час попросись в уборную. Скажешь, мол, живот свело… Вперед! – крикнул он затем. – Ждать тебя, что ли, будем?

Во время прогулки Керн прикидывал, не хочет ли служитель подложить ему свинью. Оба терпеть не могли друг друга. Потом, придя в портновскую, он почти беззвучным шепотом обсудил этот вопрос с вором, крупным специалистом по тюремным делам.

– Попроситься в уборную можно всегда, – заявил вор. – Это твое человеческое право. Уж тут он к тебе никак придраться не сможет. Одни выходят чаще, другие реже, – все дело в природе. Ну а там уж держи ухо востро.

– Хорошо. Посмотрим, чего ему надо. Во всяком случае – хоть какое-то развлечение.

Керн сделал вид, будто мается животом, и служитель вывел его. Он привел его к уборной и оглянулся.

– Сигарету хочешь? – спросил он.

Арестантам запрещалось курить. Керн рассмеялся:

– Так вот оно что! Нет, дорогой, на этом меня не поймаешь!

– Да заткнись ты! Думаешь, копаю под тебя? Штайнера знаешь?

Керн изумленно уставился на него.

– Нет, не знаю, – сказал он через секунду, заподозрив подвох против Штайнера.

– Так, значит, не знаешь Штайнера?

– Не знаю.

– Ладно, тогда слушай. Штайнер велел передать тебе, что Рут в безопасности. Можешь не беспокоиться за нее. Когда выйдешь на волю, попроси, чтобы тебя выслали в Чехословакию, и сразу же вернись обратно. Теперь ты знаешь его?

Вдруг Керн почувствовал озноб.

– Дать сигарету? – спросил служитель.

Керн кивнул. Тот достал пачку «Мемфис» и картонку со спичками.

– На, возьми! От Штайнера. Но если попадешься, помни – я тебе ничего не давал. А сейчас войди в уборную и покури. Дым выпускай в окошко. Я посторожу.

Керн достал сигарету, разломил ее надвое и закурил половинку. Он курил медленно, глубоко затягиваясь. Рут в безопасности. Штайнер следит за ним. Он смотрел на грязную стену с похабными рисунками, и ему казалось, что эта тюремная уборная – самое прекрасное место на свете.

– Почему же ты мне не сказал, что знаешь Штайнера? – спросил служитель, когда он вышел.

– Возьми сигарету, – сказал Керн.

Служитель отрицательно покачал головой:

– Об этом и речи быть не может!

– А ты-то откуда его знаешь? – спросил Керн.

– Однажды он вызволил меня из беды. Из большой беды. А теперь пошли!

Они вернулись в мастерскую. Профессор и вор посмотрели на Керна. Он кивнул и сел на свое место.

– В порядке? – беззвучно спросил профессор.

Керн снова кивнул.

– Тогда продолжаем, – прошептал профессор в свою рыжую бороду. – Aller[32]. Неправильный глагол. «Je vais, tu vas, il…»[33]

– Нет, – возразил Керн. – Возьмем сегодня другой глагол. Как по-французски «любить»?

– Любить? «Aimer». Но это правильный глагол.

– Вот именно поэтому, – сказал Керн.

* * *