Возвращение Скорпиона

— Ла-адненько… Ну, а теперь, милый, как следует сосредоточься и разъясни мне еще несколько маленьких пунктиков. Допускаю, что тебе это может не понравиться, потому как досель ты рассказывал то, что тебе можно было рассказать, а отсель…

— Что — отсель? — Генка беспокойно заерзал задницей по полу.

— А отсель начнешь говорить то, что говорить тебе было нельзя.

Он испуганно вытянул шею:

— Эй, погоди! Но я же…

— Заткнись, пожалуйста, — вежливо попросил я. — Заткнись и учти, что хотя я и очень не люблю работать с утюгом и прочими электронагревательными приборами, но еще больше не люблю, когда мне брешут. Итак, пункт первый…

Через полчаса я отправился искать Маргариту. На первом этаже не нашел и поднялся на второй этаж. Эх-ма, даже двери в этом доме — т е с а м ы е двери т е х с а м ы х спален — заставляли ностальгически агонизировать мои не только воспоминания и чувства, но и воображение, "изображение" и даже… соображения. Но, боже, как давно это было!..

Маргарита нашлась в своей спальне. Уже в другом халате, не столь мозгодробительном и утонченном, она, сидя в кресле, смотрела телевизор. Я прикрыл за собой дверь и негромко кашлянул.

Оглянулась:

— Что ты хотел?

Я тоже быть официозен.

— Снотворное. — Подумав, добавил: — Вообще-то мне нужны наркотики, но за неимением марихуаны курят и сушеное дерьмо.

Она встала и подошла ко мне почти вплотную.

— Тебе нужно сушеное дерьмо?

— Вовсе нет, я же сказал — снотворное! А дерьмо — это просто поэтическая метафора…

— Понятно. И зачем тебе снотворное?

Я поморщился:

— Слушай, какая разница? Ну, допустим, наш гость устал и желает вздремнуть, а у него как назло бессонница.

Маргарита достала из кармана халата и протянула начатую упаковку радедорма.

— Ты сменила любимый сорт? — попытался пошутить я.

Она не ответила.

Я стеснительно затоптался на месте, точно конь или сопливый подросток. Вздохнул:

— Ну ладно, пошел?

— Иди.

— Ага… иду… — взялся за ручку двери. А потом — пошел. Медленно-медленно, словно ожидая чего-то.

"Чего-то"… Но — каррамба! — ч е г о?!

Вот лестница. Вот перила. Т а лестница и т е перила. И вдруг…

Голос.

Ее голос.

— Тебя вечером ждать?

Я дрогнул, и правая нога замерла в воздухе, в то время как левая еле-еле успела приземлиться. Но нет, не оглядываться! Главное — не оглядываться! Мужик ты или не мужик?!

Не оглянулся! Лишь, продолжив свою чеканную поступь вниз, сдержанно кивнул:

— Естественно.

М у ж и к!!!

Похлопав Зверька по щекам, я предложил:

— Вставай, нам некогда.

Он медленно поднялся на ватных ногах. Взгляд его был мутным-мутным.

Я спросил:

— Ты на колесах?

Гена, чуть помедлив, отрицательно потряс головой:

— Н-нет.

Я добродушно улыбнулся и позвякал в воздухе связкой ключей. Кадык его запрыгал.

— Она не моя, честное слово! У знакомого одолжил!

Я пожал плечами:

— А чё колотишься? Мне по хрену — твоя, не твоя. Идем. — И сдавил ему локоть.

Зверёк дёрнулся.

— Куда?

— Доить верблюд§. Сперва на кухню.

— Зачем?!

Ответом я его не удостоил. Отволок на кухню, набрал стакан воды и попросил:

— Открой рот.

Догадливый Гена затрепыхался:

— Не буду!

Я коротко врезал ему кулаком в солнечное сплетение, и он сложился как циркуль. Покуда приходил в себя, я бережно поддерживал его за талию, а когда пришел, то рот его в поисках воздуха был распахнут шире, чем у Щелкунчика. Высыпав горсть таблеток Геннадию в пасть, я приложил к его губам стакан. С трудом, захлебываясь и перхая, он проглотил наконец и таблетки и воду. Я похлопал его по спине:

— Молодец, а теперь погуляем!

Волочь невысокого, сухого Зверька под руку было легко. Со стороны, наверное, могло показаться, что один датый кореш тащит другого, еще более датого, на поиски новых странствий и приключений. Да впрочем, примерно так оно и было. Только мы не были ни датыми, ни корешами.

Метрах в сорока от моей "белянки" стоял потрепанный "Опель-кадет". Так вот, оказывается, чей это драндулет. Я тряхнул Зверька как грушу:

— Твоя?

Он тупо вылупился на машину — уже начал косеть:

— М-м-моя… — И уронил башку на грудь.

Еле допёр. Запихнул бедолагу на заднее сиденье, а сам сел рядом. Генка сразу же опять стал клевать носом, однако я решил не спешить — мало ли. Закурил, протянув руку, включил приемник и поймал "Европу плюс". Ёлки, повезло — "Bye Bye Love" "Эверли Бразерс"! Исключительная по нашим временам редкость, просто раритет. А потом была — "Imagine"… Ну, не послушать "Imagine" я, естественно, не мог, но после хладнокровно вырубил приемник и, свалив уже полностью отключившегося Зверька на сиденье лежмя, вернулся к калитке, загнал свою труженицу во двор, а потом снова закурил. Теперь можно было целиком сосредоточиться на Зверьке.

Тот, горемыка, мирно посапывал на заднем сиденье. Так он и посапывал, пока мы не выехали из города и не остановились на обочине идущей аккурат по-над морем дороги. Я вышел из машины, глянул с обрыва вниз. Нет, не очень удобное место. Высоко, но обрыв не крутой, можно и самому угодить под раздачу. Стоп, а вон там, впереди, метров через сто пятьдесят на повороте, кажись, самое то…