Возвращение Тарзана в джунгли

Тарзан выбрал себе коня и, разговорившись с владельцем благородного животного, узнал, что его собеседник — никто иной как Кадур бен Саден, шейх племени бедуинов, обегающих к югу от Джельфы. При посредстве Абдула Тарзан пригласил нового знакомого пообедать вместе с ним В то время как они втроем пробирались по базару между толпами продавцов и покупателей, среди верблюдов, ослов и лошадей, Абдул дернул Тарзана за рукав.

— Оглянись, господин, — он указал на чью-то фигуру, прячущуюся за навесом. — Он следит за нами почти с утра.

— Я заметил араба в темно-синем бурнусе и белом тюрбане, — ответил Тарзан, — это он?

— Да. Он мне кажется подозрительным. Следит за нами, чего не подобает делать честному арабу. Нижняя часть лица скрыта повязкой, видны одни глаза. Он — нехороший человек, иначе оставил бы нас в покое.

— Он, должно быть, принимает меня за другого, Абдул, — ответил Тарзан. — Здесь нет никого, кто мог бы питать ко мне вражду. Я впервые в этом городе. Он скоро поймет свою ошибку.

— А может быть, он хочет нас ограбить! — возразил Абдул.

— Тогда все, что мы можем сделать, — ждать, пока он не накинется на нас, — засмеялся Тарзан. — Я ручаюсь, что ему не поздоровится в таком случае, — и он постарался забыть об этом, хотя спустя немного времени пришлось об этом вспомнить при весьма неблагоприятных обстоятельствах.

Кадур бен Саден, плотно пообедав, собрался покинуть своего гостеприимного покупателя. В выражениях почтительнейшей дружбы шейх пригласил посетить его дикие владения, где можно найти и антилоп, и оленей, и кабанов, и пантер, и львов — заманчивую добычу для любого охотника.

После обеда Тарзан в сопровождении Абдула снова пошел бродить по улицам Сиди-Аиссы. Его внимание привлекло одно из многочисленных восточных кафе. Опускался вечер, и танцы в кафе были в полном разгаре. Комната полна арабами. Все курили и пили густой горячий кофе.

Тарзан и Абдул заняли места в центре комнаты, хотя ужасающий треск местного туземного оркестра был неприятен такому любителю тишины, как Тарзан. Хорошенькая плясунья, заметив европейское платье Тарзана и почуяв возможность получить награду за танец, бросила ему на колени свой платок, давая этим понять, что ей следует подарить блестящий, звонкий франк.

Когда ее сменила другая плясунья, быстроглазый Абдул заметил, что первая вступила в разговор со стоящими поодаль двумя арабами. За ее спиной находилась дверь, открывавшаяся во внутренний дворик, окруженный галереей, которая вела в комнаты танцовщиц. Один из арабов, объясняя что-то девушке, кивнул головою в их сторону, а та бросила беглый, испытующий взгляд на Тарзана. Вслед за этим арабы исчезли в темноте двора.

Когда снова наступила очередь танцевать этой девушке, она старалась держаться все время как можно ближе к Тарзану, посылая только ему одному свои сладострастные улыбки. Не один злобный взгляд был брошен смуглыми сынами пустыни на степенного европейца, но ни улыбки, ни гневные взгляды не производили на того никакого впечатления.

Снова девушка бросила свой платок ему на колени, и снова в награду ей зазвенел и покатился, подпрыгивая по полу, блестящий франк. Кончив свой танец, она приблизилась к Тарзану и, наклонившись к нему, быстро прошептала, как бы благодаря его за монету.

— Двое ожидают тебя во дворе. Они хотят увить тебя. Сначала я обещала им заманить тебя, но теперь вижу, что ты — хороший человек. Уходи скорей, прежде чем они догадаются, что я выдала их.

Тарзан поблагодарил девушку, обещая, что будет начеку, но совету не последовал. В следующие полчаса не случилось ничего особенного, как вдруг какой-то угрюмый на вид араб вошел в кафе с улицы. Он стал неподалеку от Тарзана и громко, вызывающим гоном сказал несколько дерзких слов по адресу европейцев, но Тарзан не понял их, так как не знал арабского языка. Абдул добросовестно перевел оскорбления.

— Этот человек хочет вызвать ссору, — предупредил Абдул, — и он не один, на его сторону встанут все. Было бы лучше уйти, пока ничего не случилось, господин.

— Скажи ему, что я не трогаю его плясунью, и мне нет дела ни до одной плясуньи в кафе! Хочу только, чтобы меня оставили в покое. Я не желаю ссориться с ним, — пусть и он воздержится от ссоры.

— Он говорит, — ответил Абдул, передав слова своего хозяина арабу, — что кроме того, что вы сам — собака, ваша мать была тоже собакой, а бабушка — гиеной, и что вы, к тому же, — и лжец.