Возвращение в Атлантиду

Колосок пошел по сходням парома не оглядываясь, потому что знал, что прощание совершено, и нельзя по-другому. Теперь, с этого момента, не стоит сходить с корабля на землю Атлантиды – она будет чужой. Миссия началась.

Раздались гудки, крики боцманов, какие-то передвижения такелажа, неизвестные даже Колоску, но Колосок не видел этого. Он стоял на мостике, закусив губу, и смотрел невидящими глазами куда-то вперед, где в легкой голубой дымке скрывалась линия горизонта. Теперь он – тоже царь этого корабля, и лишние эмоции ни к чему.

Так он и стоял, единственный неподвижный человек среди носившихся вокруг нереальными смазанными тенями тел, пока вокруг не раскинулось море и пока взгляд не падал только на белые буруны появляющихся и пропадающих в теле бездонного океана волн.

Из забытья Колоска вывел знакомый, с усмешкой, голос.

– Ну что, принц! Добился своего! Ну, не хмурься. Что приготовить на обед?

Колосок с улыбкой обнял Эллу за плечо.

– Ты, я смотрю, освоилась уже?

– Я, принц, на кораблях поболе твоего ходила, не учи ученого. Скажи, куда путь держим?

– Западная земля, Элла. Бывала на Западной земле?

Элла посмотрела на Колоска каким-то глубоким взглядом и взяла его за руку.

– Не бывала, принц, и ты не будешь. Сбросим покровы. Ты доказал чистоту помыслов и силу намерений. Я знаю, где находится Страна Снов, я не настолько сошла с ума. Вели поворачивать корабль.

Отступление восьмое – 877 год до Рождества Христова

Гомер, любимый Музами и царями, шел по пыльной дороге в Аргос и что-то бубнил себе под нос. Суковатая отполированная палка в его руках мерно втыкалась в наезженную землю, словно нехотя поднималась из ямки и снова втыкалась с силой поодаль. Слезящиеся глаза старика смотрели словно в никуда, но автоматически вели дряхлое тело поэта примерно посередине, не давая упасть в придорожные рытвины.

Дорога из Саламина в Аргос занимала слишком много времени и сил теперь, когда Гомеру перевалило уже за седьмой десяток. Вдруг Муза распластала над старцем тенистые крылья и вложила ему в уста новые слова старой песни. Гомер улыбнулся и сам себе запел:

Вьется дорога змеей, хвост которой зарыт в Саламине,

жаркое тело ее источает удушливый запах,

В Аргосе же возлежит голова с языком раздвоенным.

Я отправляюсь в дорогу по блеклым чешуйкам на коже,

Я исцарапаю ступни в попытках дойти до заката,

Но не взгляну в изумрудные очи, оставшись свободным…

Песня пелась легко, Гомер забыл о ногах и направил свои мысли ко времени, когда придет ко двору Герантода, царя Аргосского, который прикажет усладить свой слух прекрасными стихами и пожалует прохладный ночлег и сладкую дыню. Кроме того, Герантод божился устроить игры, когда Гомер заглянет в следующий раз.

Когда на горизонте показались невысокие белокаменные постройки Аргоса, Гомер разглядел своими полуслепыми глазами облачко пыли на дороге, из которого вынырнул вооруженный всадник, резко осадивший коня.

– Куда тебя ноги несут, старик? В Аргосе и без тебя полно нищих! Проваливай! – довольно грубо зарычал он. – Давай, давай! – И в качестве острастки вытащил из чехла короткое копье.

– Не гневайся, страж, посмотри лучше грамоту, – ничуть не испугался Гомер, вытащив из складок загрязнившегося за несколько дней хитона грубый лист, свернутый в трубку, и передав его воину.

Пока тот всматривался в грамоту, Гомер из-под руки всмотрелся в лицо стража и неуверенно спросил, щурясь от взгляда вверх:

– Постой, а не ты ли тот смелый воин, что в бою на булавах ранил самого Астериска две зимы назад? Не Пратид ли ты, сын Прата из Александрии?

Глаза воина мгновенно вспыхнули довольным удовлетворением.

– Да, благословят боги твою память, сладкоречивый Гомер! Немногие помнят тот достославный бой! Да и те немногие – лишь мои старые шрамы! Да и я признал тебя – ты сидел по правую руку от Герантода и пил его вино!

Гомер прикрыл глаза и кивнул.

– Проходи, поющий старые песни! Дорога для тебя чиста. Герантод получит радостное известие о твоем появлении через десять минут.

И правда – Герантод был чрезвычайно доволен, полдня ходил за Гомером по пятам и приказал лучшим атлетам, жокеям и гимнастам собраться через три дня на Гомеровские игры. Гомер немало тому удивлялся, что не мешало ему вкушать виноград и финики и услаждать слепнущий взор танцующими наложницами. В итоге же догадался, что к чему – Герантод возжелал быть воспетым. Причем воспетым так, чтоб песня вышла из круга нескольких единожды слышавших ее, и на устах пораженного щедростью и подарками Гомера прошла через Элладу и окрестные земли.

И когда перед глазами Гомера через несколько дней пронеслись мускулистые блестящие кони (Гомер сидел на ипподроме неподалеку от Герантода и его царственной жены из Фессалоник Иллирии), муза вновь распростерла над ним крылья, затенив реальность и вложив в уста первую строку песни:

Вознесись над полями высоко, о ворон великий Эллады,

Осмотри эти земли, где много героев родилось для славы,

А потом тень свою брось на Аргос,

Герантодом великим ведомый.