— Про группы смерти я не знаю — мы воспитанникам предоставляем интернет, но за ними не следим. А вот за то, что их никто не обижал, я могу ручаться. С них пылинки сдувают. У нас здесь везде стоят камеры, вы можете всё отсмотреть.
— Ну вы же знаете, что камеры не всегда всё замечают.
— Это, может быть, у вас в Следственном комитете они не всегда всё замечают, а у нас здесь всё! Я ещё раз вам говорю, мы действуем строго в рамках нашего законодательства и детей этих, хотя порой они этого и не заслуживают, очень оберегаем. Всё, что положено по закону, они получают, и даже больше!
Козлов задаёт ещё с десяток вопросов и останавливается. Следователю становится очевидно, что говорить здесь более не о чем.
Когда директриса выходит, Александр протирает глаза, и, улучив момент, Фортов тотчас задаёт вопрос:
— Александр Александрович, а что это за история с тем, что вы уже здесь бывали? Что вы здесь делали?
— Закрывал их мэра.
— Да, Михаил говорил что-то такое в машине. И как, получилось?
— Ага…
— Ясно…
— Что тебе ясно, Фортов?
— Ясно, что она что-то недоговаривает, Александр Александрович, как и вы…
— И что ты предлагаешь?
— Предлагаю вызвать её заместителя.
— Для чего?
— Вы видели, на какой она тачке ездит? Человек, который мечтает занять её место, обязательно нам что-нибудь да расскажет!
«Этот далеко пойдёт, — думает Козлов, — мыслит правильно. Вроде бы ещё щенок, а уже знает, с кем и как нужно говорить…»
— А ты думаешь, что местные этого ещё не сделали?
Вновь закурив, Александр подходит к окну и решает, что теперь побеседует с детьми и с врачом детского дома.
— Слушай, Фортов, вызови-ка ко мне их главного айболита и какую-нибудь девочку постарше…
— О, девочку постарше — это я могу, Александр Александрович!
— Я не сомневаюсь, Фортов, ты только сделай, что говорят.
— Сегодня? Сегодня же уже, наверное, поздно, да?
— Нет-нет, вези их сюда немедленно, у нас совсем не остаётся времени!
Фортов выходит из кабинета, и, проводив его взглядом, Козлов думает, что поговорить нужно не только с воспитанниками детского дома, но и с местной шпаной. Те, кто продаёт ребятам насвай или спайс, наверняка могут что-то знать. Следователь вспоминает о барыгах, потому что и сам теперь мечтает отыскать одного. Александру очень хочется найти такого наркодилера, который смог бы продать ему немного прошлого. День счастливой семейной жизни, утро или вечер с женой.
Докурив, Александр выбрасывает окурок и возвращается за стол.
Песнь десятая
Сидя в крохотном номере провинциальной гостиницы, московская журналистка разглядывает собственные ногти и думает, что нужно срочно сделать маникюр. На кровати лежит записная книжка, и к этому моменту у девушки готово только первое предложение:
Агате такое начало нравится. Ей кажется, что это хороший кейс. Единственное, в чём она пока сомневается, — расстановка слов.
Может, лучше написать иначе?
Ещё только разминая первое предложение, девушка чувствует, что этот материал непременно соберёт много лайков. В её записной книжке уже появилось несколько набросков, и журналистка думает теперь, что настало время перенести собственные соображения в компьютер. Короткие фразы, отдельные слова и ещё не выстроенные в абзацы наблюдения о провинциальном городке. Уложив «молескин» на лопатки, Агата принимается читать собственные заметки вслух и по обыкновению спорит сама с собой:
— Начать с того, что здесь хочется покончить жизнь самоубийством? Нет, это проще всего! Меня прислали сюда не для этого. Составить обстоятельный путеводитель для самоубийц — несложно, собственно, Россия для этого идеально подходит. Что у меня есть к этому моменту? Ничего. Что я успела почувствовать? Ну… — просматривая записи, продолжает шептать она. — «Над городком повисло горе…» Не туда… «Здесь легко почувствовать одиночество, бессилие и страх…» Не то… «Замешательство и паранойя, ощущение отдаления…» Охренеть, дайте два! «Пустые улицы и дезориентирующая людей природа. Горечь вида и бескрайность беды. Безусловная пустота…». Всё это, конечно, звучит неплохо, только… «Птица счастья никуда не летит…»
Перепечатав в компьютер лишь последнюю фразу, Агата откидывается на спинку кресла и вспоминает следователя. Из всех мужчин, которых она видела здесь, этот нравится ей больше остальных. Он кажется девушке вполне приличным и надёжным.
Пока журналистка думает о Козлове, объект её новых желаний начинает очередную беседу. На этот раз напротив следователя сидит семнадцатилетняя воспитанница детского дома. Едва она входит в кабинет, Александр замечает, что девушка беременна.
— Что вы на меня так смотрите, Александр Александрович, это не я! — острит Фортов, и, взглянув на него, Козлов ничего не отвечает.
— Привет! — обращается Александр к воспитаннице.
— Здравствуйте!
— Ты только что ела, да?