Возвращение в Острог

Второй по распространённости причиной самоубийств среди полицейских профессор Сухинин называет личные и семейные конфликты. По его подсчётам, на эту причину приходится от 40 до 60 % случаев суицидального поведения полицейских — в том числе из-за ревности, супружеской измены, несчастной любви и других личных неурядиц.

В-третьих, причиной суицида часто становится «антисоциальное поведение» самого полицейского, указывает исследователь: «страх перед возможным наказанием за правонарушение, опасение уголовной ответственности, боязнь позора за свои негативные поступки».

Четвёртой причиной суицида, по классификации Сухинина, становятся материальные трудности.

Последней причиной в классификации Сухинина названы конфликты, обусловленные состоянием здоровья сотрудника полиции: «психические заболевания, хронические соматические заболевания, физические недостатки — дефекты речи и особенности внешности, воспринимаемые как недостаток».

В большинстве случаев после самоубийства полицейского Следственный комитет возбуждает уголовное дело по статье 110 (доведение до самоубийства), однако вскоре расследование прекращают за отсутствием состава преступления.

Песнь пятнадцатая

«Бастилия» по-прежнему набита журналистами. Им бы вернуться домой, но народ продолжает с удовольствием смотреть шоу, а потому командировки продлевают.

Сев за барную стойку, Александр прислушивается теперь к разговору двух корреспондентов. Молодые люди спорят о лучшем месте для летнего отпуска. Первый настаивает, что отдыхать нужно только и только на Корфу, второй утверждает, что летом и Миконос неплох.

Козлов берёт в руки меню и, быстро пробежав его глазами, заказывает отбивную с рисом и графин водки. Достав капли, Александр собирается закапать глаза, но в этот момент с ним вдруг заговаривает бармен:

— Дети потому так делают, что у нас здесь старообрядцы живут, а они в любом веке массовыми самоубийствами грешат. И жгли себя, и топились, и в землянки с голоду дохнуть уходили.

Журналисты тотчас прекращают спор и превращаются в слух. За несколько проведённых в Остроге дней подобной версии никто не выдвигал. Козлов смотрит сначала на них, а затем на бармена:

— А тебе-то это откуда известно? Дед рассказывал?

— Нет, дед мне ничего не рассказывал. Это я у Акунина прочитал. Там тоже следователь, вроде вашего, самоубийства расследовал, только его, это, Фандорин звали.

Теперь уже журналисты с интересом разглядывают Козлова.

— А, ну раз Акунин, тогда понятно! Слушай, а ты откуда знаешь, что я следователь?

— Вы что, смеётесь?! Да тут все знают, что вы приехали разобраться.

— И как думаешь — получится у меня?

— А чего же не получится? Говорю же вам — у этих детей самоубийства в крови, здесь и расследовать-то особенно нечего.

— Хорошая версия. Может, тебе это… оставить свои бокалы — и к нам, в Следственный комитет?

— Нет уж, спасибо, я уж как-нибудь лучше здесь…

— Только ведь, старина, дети эти неместные, со всей страны собраны, нет у них ничего общего…

— Дети, может, и неместные, а горизонт традициями уложен. К тому же священник-то наш, отец Каземат, в детский дом на беседы не единожды захаживал. Уж наверняка он им что-нибудь и про гари, и про крещение огнём рассказывал…

— Но из детей-то никто так не поступил, — вдруг вставляет один из журналистов.

— А зачем им именно так поступать? — переведя на него взгляд, отвечает бармен. — Так-то поджигать себя страшно и больно — они же просто из жизни уйти хотели, а не мучиться.

— Здесь, в «Бастилии», бывали эти ребята? — не обращая внимания на журналистов, спрашивает Козлов.

— Нет, конечно! Откуда же у них деньги на ресторан? Они бухло в ларьке покупали.

— Ясно. Похоже, и мне придётся, если ты наконец не нальёшь…