Возвращение в Острог

— Да что за херня?! Какие голоса? Ты вот, товарищ следователь, всё никак не хочешь признаться, что на тебе вина, да? Послушай, Александр Александрович, я бы эти выборы и так и этак выиграл бы. Меня здесь народ любит, по-настоящему любит. Я здесь такой, как все, я эту землю знаю, я здесь свой. Да ты и сам это прекрасно понимаешь, иначе стали бы тебя аж из Москвы сюда специально присылать, чтобы меня закрыть? Поездка детей на море никаких политических очков мне не давала, да и сделал я это от чистого сердца, безо всякого расчёта. Порыв у меня такой был, понимаешь? Это случилось в Греции. Я уехал на несколько дней, чтобы перегрузиться от всего этого местного говна, и вот сидел я себе на яхте, смотрел на море, музыка красивая играла, водочка, девочки, туда-сюда, и я вдруг подумал: а какого хера я сижу здесь, сука, а дети эти, у которых я недавно был в этом ссаном детском доме, нет? Я могу это себе позволить, а они нет? Вот я и решил: а привезу-ка я их сюда. И привёз! Понимаешь, начальник? Взял, сука, и привёз! Вот и вся история, и не было в ней никакого злого умысла и расчёта. Я зафрахтовал самолёт, сделал ребятам паспорта и визы, снял целую гостиницу…

— А о том, что будет после возвращения с этими ребятами, вы подумали?

— А какого хера я должен был об этом думать?

— Потому что добро, как и любовь, не одноразовая вещь!

— Да ты что? А откуда же я мог знать, что вы, крысы, меня закроете?

— Можно подумать, вы собирались отправить их на море и после переизбрания!

— Это хороший вопрос! Первый по делу, товарищ следователь. Я, если честно, тогда об этом не размышлял, но думаю, что, конечно же, сделал бы это. Когда меня уже закрыли в СИЗО, ко мне директриса обращалась и спрашивала, как насчёт моря, и я был готов вновь помочь, но счета мои к тому времени уже арестованы были, дай бог здоровья вашей братии. Так что, Александр Александрович, я на себе вины не чувствую, а вот тебе, сука, с этим как-то придётся жить…

Козлов не отвечает. Следователь отворачивается и смотрит на зарешёченное теперь небо. Боковым зрением Александр замечает, что бывший мэр по-прежнему улыбается. Впрочем, улыбка его не злая, она скорее символизирует осознание шутки, которую сыграла судьба. Кичман уверен теперь, что некогда запущенный следователем бумеранг спустя несколько лет вернулся. Рад ли он этому? Если взвесить все за и против — конечно, нет. Дети-то тут при чём?

«Этот Козлов, — думает теперь Аркаша, — конечно, заслуживает, чтобы жизнь проехалась по нему, но уж, наверное, не так…»

— Знаешь, Александр Александрович, по-человечески мне тебя даже немного жаль. Как там говорят в американских фильмах? Преступник всегда возвращается на место преступления? Вот ведь фокус, да? Ты снова здесь! Расскажи, каково это, распутывать череду самоубийств, которые начались из-за тебя?

— С вами тут хорошо обращаются? — не желая отвечать на этот вопрос, вдруг спрашивает Козлов.

— Нормально, не жалуюсь…

— Ну вот и славно… Я, пожалуй, пойду…

— Да и хер с тобой, вали домой!

Выйдя на улицу, Козлов вытаскивает из куртки пачку сигарет, но видит, что она пуста. За спиной остаётся тюрьма. От картинки, что сложилась в голове ещё вчера вечером, тяжело дышится. Странная история. Кичман прав — отправляясь в Острог, Александр мог представить себе всё что угодно, но только не то, что приедет на место происшествия, которое затеял сам.

Песнь двадцать четвёртая

Собрав сумку, Козлов пытается представить себе путь из аэропорта в Москву. Бесконечные светофоры, пробки и машины, в которых на передних сиденьях, уставившись в телефоны, не разговаривая друг с другом, проживают жизни мужья и жёны, а в детских креслах молча смотрят в окна их дети. Эпидемия одиночества. Козлов вспоминает доминошки многоэтажек, заклеенный рекламой беспроводного интернета подъезд и грязный узкий лифт. Раньше времени в мыслях своих он теперь возвращается в съёмную квартиру и думает, что нужно накачать новых детективных сериалов, потому что многосерийные фильмы о преступлениях снимают для одиноких и несчастных, как он, людей.

Сдав ключ с деревянным брелоком, Козлов без сожалений покидает общежитие и садится в ожидающую его «Клио». Машина делает разворот.

Проехав несколько километров, «Рено» вдруг резко останавливается. Как и в первый день, Михаил ударяет по тормозам, и, как и в первый день, виною всему подросток — перегородив дорогу, перед капотом стоит испуганная беременная воспитанница детского дома. Михаил начинает сигналить и материться, но Александр успокаивает его.

— Погоди, не нужно, — спокойно говорит Козлов. — Я сам…

Выйдя из машины, Александр застёгивает пуховик и подходит к девушке:

— Ты чего здесь?

— Заберите меня в Москву!

— Ну что ты за глупости говоришь?

— Заберите меня в Москву! Если вы этого не сделаете — уже никто меня никогда не заберёт! Если вы меня не заберёте — я убью его!

— Слушай, я не могу. У меня своя дочь и жена…

— Все знают, что у вас нет жены!

— Но как же я тогда тебя удочерю?

— Для этого не нужна жена! По закону вы можете сделать это один!