— Послушай, я не могу удочерить беременную девушку… Посмотри на себя…
— Можете!
— Да не могу! Ты просто веди себя нормально, и всё будет хорошо…
— Заберите меня в Москву! — двумя руками вцепившись в куртку, сурово требует девочка.
— Не дури! Говорю же тебе, что я не могу…
— Если вы уедете — я тоже спрыгну! Я оставлю записку, в которой напишу, что это вы во всём виноваты!
— Я и так во всём виноват…
Падает снег. Работают дворники. Из салона, держась двумя руками за руль, с большим интересом за всем происходящим наблюдает Михаил. И Фортов тоже.
— О чём они говорят?
— Кажется, сыкуха хочет, чтобы Сан Саныч забрал её с собой в Москву.
— Да хер там! Никуда он её не заберёт!
Козлов разжимает руки девушки и спокойно говорит:
— Ладно, садись в машину.
— Правда?
— Да, садись, говорю!
Девочка забирается на заднее сиденье, и, сев спереди, Козлов молча даёт понять Михаилу, что нужно заехать в детский дом. Прочитав это на лицах мужчин, девочка тотчас начинает кричать:
— Нет, пожалуйста, только не туда!
В этот момент подключается Фортов. Взяв девушку за запястье, он приказывает ей сидеть тихо.
— Не вопи! Кричать нужно было, когда сношалась!
Даже после этих слов Козлов не поворачивается и не смотрит в зеркало заднего вида. Он благодарен лейтенанту за то, что тот впервые ведёт себя по-взрослому.
Возвращаются вдоль покрытого снегом сухостоя. Проезжают забор зоны и, свернув у проржавевшего знака перекрёстка, газуют замёрзшей щебёнкой. Девочка всё ещё умоляет забрать её в Москву, и всякий раз, когда воспитанница только открывает рот, Лев сильнее сжимает её руку.
Проезжают мимо занесённых снегом скелетов брошенных комбайнов и дырявых бочек, мимо карьера, свалки и заброшенного коровника. Огибают пруд, колодец, свиноферму и почтовое отделение, в которое редко теперь приходят письма.
Возле детского дома из машины выходят только Михаил, девушка и Лев. Козлов остаётся внутри. Мужская солидарность. Осознав, что следователю, наверное, от такого детского шантажа нелегко, коллеги под руки затаскивают девочку в детский дом и зовут старшего.
— Может, врача? — услужливо спрашивает вахтёрша, но не потому, что волнуется за девочку, а потому, что узнаёт следователей.
— Да нет, ей бы просто отлежаться. Забегалась она.
Михаил передаёт девушку старухе и велит смотреть за ней в оба.
Спустя минуту вновь трогаются. Каждый теперь думает о своём. Глядя на дорогу, Михаил испытывает образцовое чувство грусти. Местному следователю немного обидно, что история подходит к концу. Он не знает, будут ли дети кончать с собой ещё, но что-то подсказывает ему, что, раз Козлов уезжает, самоубийства прекратятся. С одной стороны, в этом, конечно, есть плюс, но с другой — это лишает его всякой возможности для реванша. Впереди маячат лишь похмелье, передозировка повседневностью и жизнь как мозоль.
«Игра закончилась», — с печалью думает Михаил.
Финальный счёт на табло: 2:0. Этот московский сукин сын вновь победил. Михаил понимает, что останется здесь совсем один. Его московский друг больше не приедет сюда, и местный следователь не знает, как признаться Александру, что будет очень скучать.
Трибуны пустеют, и гаснут прожекторы. С ворот снимают сетки, и центральный круг остаётся без мяча.
«Так интересно уже никогда не будет», — думает Михаил. Подняв глаза, он смотрит в небо и видит самолёт, что чертит длинное тире. Нет, он не видит этого, потому что в Остроге уже темно.
В аэропорту местный следователь по-доброму обнимает Александра, и в момент этот Козлов чувствует, что обиды у Михаила больше нет и ещё что он больше не вернётся сюда никогда.
В самолёте, не посмотрев в посадочный талон, Александр садится к иллюминатору и, потерев нос, уже было собирается закрыть глаза, но Фортов всё-таки осмеливается заговорить:
— Александр Александрович, слушайте, я прекрасно понимаю, как вы ко мне относитесь, и примерно представляю, что вы думаете о моих умственных способностях, но можно я всё-таки спрошу?
— Валяй, Фортов… — не открывая глаз, хмурясь и думая о чём-то своём, отвечает Козлов.
— Значит, мы не будем возбуждаться?
— Не знаю…
— Почему?
— Потому что это не наше дело.
Больше не говорят. Лев встаёт и идёт в хвост самолёта, где сидит Агата. Этот Козлов какой-то странный, а она лёгкая — с ней веселей!
Только в «Домодедово», забирая чемоданы с ленты, Александр хлопает Льва по плечу и говорит:
— Ты молодец, Фортов, хорошо себя проявил. Папе передай, что он может тобой гордиться!
— Да нет у меня отца… Меня дядя воспитывает с детства… — со злостью отвечает Лев и забирает свой чемодан.
Казалось бы, уже попрощались, но на парковке вновь оказываются вместе. Машины подъезжают одновременно: корейский дешёвый автомобиль для Козлова, «Мерседес» для Фортова и Агаты. Кортежем едут друг за другом. Всю дорогу Козлов теперь смотрит в окно и слушает радио. Фортов и девушка делают то же самое, и сразу в двух машинах Андрей Макаревич поет: