Сима метнула на него недобрый взгляд и довольно доходчиво объяснила, что только через душевные страдания и мучительные поиски истины обретается настоящая вера, несущая в себе освобождение. Семен понял, что полемизировать он не готов, поскольку в монастыре они не учили мудреных слов, не искали извилистых дорог и не подвергались ни лишениям, ни страданиям, напротив, они шли за Учителем, радуясь каждому его слову, приветствуя каждый новый день, восхваляя друг друга и улыбаясь цветущим вишням, виноградным лозам и всему-всему, что их окружало. Они получали уроки благодарности, и каждый день переживали благодарность ко всему живому и неживому на Земле; поблагодарив, они радовались, а, обрадовавшись, занимались своими делами. Ни про какие страдания и мучения ни разу речи не заходило, напротив, все, что как-то омрачало тихую жизнь монастыря считалось ненужным и никчемным. Монахам всегда разрешалось не делать того, что им неприятно или не нравилось.
Суровые речи Симы расстроили Семена, еще больше он расстроился, когда понял, что Сима живет жизнью, которая ей не нравится, существование свое она считает жалким, но им вслух гордится, поскольку, как она уже объяснила, через страдание лежит ее путь к истинной вере. Семен попытался обратить внимание Симы на то, что своими страданиями она вовсе не приближается к истине, а ходит вокруг нее кругами, не приближаясь и, возможно, и не удаляясь. Объявив своего недавнего друга еретиком и безбожником, Сима перекрестилась и что-то пробормотала себе под нос. Семен не отступал.
- Посмотрите, сколько всего вокруг радостного и прекрасного, а Вы глядите на все, нахмурив брови, и еще обвиняете всех и каждого в безбожии и неверии, нарушая при этом сразу несколько заповедей из тех, что сами дали мне прочесть.
Он намекал на то, что Сима не только и вправду была довольна резка в суждениях и выражениях, но и частенько либо прямо изощренно хамила покупателям, либо довольно зло комментировала чей-то выбор, суля всем и каждому долго гореть в аду за грехи тяжкие.
- Откуда Вам известно про их грехи? - попытался урезонить новую знакомую Семен.
- Так Вы посмотрите, что они читают, как они ходят и разговаривают! - отвечала Сима кивая в сторону рынка. - Здесь самое гнездо греха и разврата!
- А зачем тогда Вы проводите здесь целые дни, если Вам все вокруг не нравится? - задал Семен свой обычный вопрос и тут же получил такую отповедь, что будь он обычным малым, каким был еще двадцать лет назад, плюнул бы и ушел, чтобы больше не возвращаться, и обходил бы этот странный прилавок стороной. Но Семен был уже совсем другим, он улыбнулся Симе и послал ей в подарок сноп света любви и добра, от чего ей вдруг стало легко и радостно, тупая злость отступила, а на прилавок вдруг села птица, которая держала в клюве цветущую ветку вишни.
- Смотри! - Сима схватила Семена за рукав.
Птица забавно расправила крылья, встала на цыпочки, бросила ветку на прилавок и улетела что-то чирикнув на прощанье.
- Неужели это мне? - удивилась Сима и осторожно взяла ветку в руки. - Заметил, какая она смешная?
Семен кивнул. Они еще о чем-то поговорили, и Сима пригласила Семена сходить с ней в церковь.
- Посмотришь, с батюшкой поговоришь, если получится, - сказала она. - Может, потом и покреститься надумаешь.
Семен не возражал. И после разговора с Коловым он спешил на встречу с Симой, которая обещала его ждать на остановке возле рынка.
Несмотря на то, что Семен опаздывал после затянувшихся объяснений с Коловым и Аллой, он сумел придти во время. Как уж ему это удалось, я не знаю, но появился он на остановке как раз в тот момент, когда подошел нужный троллейбус. Сима схватила его за руку, и они успели заскочить на ступеньки до того, как водитель, уже на ходу, закрыл двери.
- Знаешь, как они редко ходят! - объяснила Сима. - Так бы пришлось десятку за маршрутку платить.
Салон был почти пустым, они уселись на расшатанные сидения.
- Проезд оплачиваем, граждане, - раздался голос.
Сима достала из кармана монетки и протянула подошедшей кондукторше, та взяла деньги, оторвала ей билет и пошла дальше. Сима решила, что у Семена проездной, и начала что-то рассказывать. Через одну или две остановки в троллейбус вошел довольно потрепанного вида гражданин. На нем были коротковатые брюки, из-под которых торчали распухшие ноги. На ногах были огромные, размера на три больше, чем нужно, растоптанные бахилы. В руках бомж, от всего существа которого исходил запах больной плоти, держал огромный мешок. Поставив мешок на ступеньки, бомж не стал проходить дальше по салону.
- Чего встал? - спросила его кондукторша. - Проходи.
Бомж ничего не ответил, только успел ухватиться за поручень - троллейбус резко взял с остановки.
- Платить надо, - напомнила кондукторша.
- Знаешь, нету у меня денег, - признался бомж.
Та посмотрела на его опухшие ноги, огромные ботинки и оторвала билет.
- На вот, бери. Садись. Далеко ехать?