Возвратная волна

И вместе с тем эта грубо вытесанная природой личность была скорее странной, чем отвратительной. Не страх он возбуждал, а чувство беспомощности против его силы. Казалось, в его неуклюжих руках полосы железа должны гнуться с таким же жалобным скрипом, с каким гнется пол фабричных зал под его ногами. С первого же взгляда было видно, что смягчить сердце этого тарана в человеческом образе невозможно, но если бы кто-нибудь ранил его сердце, вся эта махина рухнула бы, как здание, вдруг лишившееся фундамента.

- Как поживаешь, Мартин? - крикнул Адлер с первой ступеньки лестницы и, схватив руку пастора, тряхнул ее сильно и неловко. - Постой-ка! Ты ведь был вчера в Варшаве, - продолжал он, - не слыхал ли чего-нибудь о моем мальчике? Этот полоумный пишет так редко, что только банк знает, где его носит!..

Рядом с Адлером поднявшийся на крыльцо тщедушный Бёме выглядел, говоря словами библии, как саранча рядом с верблюдом.

- Ну, да рассказывай же, - повторил Адлер, усаживаясь на затрещавшую под ним железную скамейку. Зычный голос его удивительно гармонировал с мерным гулом фабрики, напоминавшим отдаленные раскаты грома.

- Разве Фердинанд ничего не писал в банк?

Бёме невольно сразу же был вовлечен в разговор, по поводу которого приехал. Он сел на скамейку против Адлера и с удивительным самообладанием стал припоминать начало первой части своей речи: о неисповедимых путях...

У пастора был один недостаток: он не умел плавно говорить без очков, которые всегда засовывал в самые неподходящие места. Бёме чувствовал, что пора приступить к предисловию, но как начать без очков?.. Он откашлялся, поднялся со скамейки, повертелся туда-сюда - очков нет!

Он полез в левый карман брюк, потом в правый... очков нет!.. Не оставил ли он их дома?.. Какое! Он ведь держал их в руках, усаживаясь в бричку... Бёме сунул руку в задний карман сюртука - нет... в другой - тоже нет! Бедный пастор совершенно забыл первые фразы вступительной части.

Адлер, знавший своего друга, как собственные пять пальцев, забеспокоился:

- Чего ты так суетишься? - спросил он.

- Да вот беда... Очки куда-то засунул...

- Зачем тебе очки? Ты ведь не собираешься читать мне проповедь.

- Да, видишь ли...

- Я спрашиваю тебя о Фердинанде, нет ли от него вестей?..

- Сейчас я отвечу тебе!.. - проговорил Бёме, поморщившись.

Он ощупал боковой карман, но и там очков не нашел. Расстегнул сюртук и из внутреннего кармана вытащил какой-то листок бумаги и большой бумажник, потом вывернул карман, но и там не оказалось очков.

"Неужели я оставил их в бричке?" - подумал он и хотел было сойти с крыльца.

Но Адлер, знавший, что Бёме прячет во внутренние карманы только важные документы, вырвал у него из рук бумагу.

- Готлиб, милый, - смущенно сказал пастор, - отдай мне это, я сам прочитаю тебе, только... я должен раньше найти очки... Куда они могли деваться?

Он побежал вниз, направляясь к конюшне.

- Пожалуйста, подожди, пока я вернусь; прежде всего нужно выяснить, где очки. - И он ушел, потирая обеими руками седую голову.

Несколько минут спустя Бёме вернулся из конюшни совершенно удрученный.

- Должно быть, они потерялись, - бормотал он. - Но я помню, что, садясь в бричку, я в одной руке держал платок, а в другой - кнут и очки...

Раздосадованный пастор опустился на скамейку и мельком взглянул на Адлера.

У старого фабриканта вздулись жилы на лбу, а глаза выкатились еще больше, чем обычно. Он с напряженным вниманием читал записку, а когда кончил наконец, плюнул в гневе на крыльцо.

- Ох, и шельма же этот Фердинанд! - проворчал он. - За два года он сделал долгов на пятьдесят восемь тысяч тридцать один рубль, хотя я посылал ему по десять тысяч в год.

- Знаю!.. Знаю!.. - вскрикнул вдруг пастор и побежал в переднюю.

Через минуту он вернулся с торжествующим видом, неся в руках свои очки в черном футляре.

- Ну конечно! - сказал он. - Да я и не мог их никуда положить, кроме как в плащ! Ну, что за рассеянность!

- Ты всегда теряешь свои очки, а потом находишь, - сказал Адлер, подперев голову рукой.

Он казался задумчивым и грустным.

- Пятьдесят восемь и двадцать - семьдесят восемь тысяч тридцать один рубль за два года! - бормотал фабрикант. - Когда я эту дыру заштопаю, ей-богу, не знаю!

Пастор надел наконец очки, и к нему вернулась его обычная ясность ума. Первая, вступительная часть речи, ради которой он приехал к Адлеру, оказалась уже ненужной. Вторая - тоже. Оставалась третья часть.

Бёме обладал способностью быстро ориентироваться в обстоятельствах и не менее быстро вносить изменения в ранее принятый план. Он откашлялся и, расставив ноги, начал:

- Я понимаю, дорогой Готлиб, что твое отцовское сердце должно быть тяжело ранено поведением твоего единственного сына; я признаю, что на судьбу до некоторой степени дозволено роптать...

Адлер очнулся от задумчивости и спокойно возразил:

- Хуже чем роптать, - надо платить!.. Иоганн! - крикнул он вдруг голосом, от которого дрогнул навес крыльца.

Слуга появился в дверях передней.

- Стакан воды!