Возвратный тоталитаризм. Том 1

Условность легитимности путинского режима задана не столько хроническим сознанием несправедливости социального порядка, общественного устройства России, сколько внешними обстоятельствами и способностью режима к периодическому объявлению чрезвычайного положения, мобилизации населения для его защиты. Сама по себе эта условность не должна рассматриваться как слабость или угроза распада путинского режима. «Задетость» чувства собственного достоинства людей порождена не столько проявлением неуважения к ним со стороны властей (обычная вещь, не могущая стать источником волнений), сколько осознанием гражданами своей оскорбленности тем, что власть утратила право на их уважение. (Эффект крымской мобилизации я временно «беру в скобки».) Это гораздо более серьезная вещь, чем можно полагать.

Стабильность социального порядка держится на массовых представлениях, что иерархия в обществе каким-то образом соотнесена с распределением человеческих достоинств и заслуг. До известной степени баланс удерживается благодаря структуре двоемыслия, характерного для любых тоталитарных систем, установлению табу на перенос частных мнений о «властях предержащих» (мнений, обычно лишенных всяких иллюзий и преимущественно негативных) в публичное пространство, установлению барьеров «мы – они» между разными плоскостями оценок. Такого рода запрет сохраняется благодаря тому, что государственная власть в авторитарных или тоталитарных системах правления присваивает монопольное право говорить от имени большинства, назначив себя в качестве единственного, безальтернативного хранителя общественных благ, морали, истории, культуры. Двоемыслие поддерживается до тех пор, пока сохраняется узурпация средств репрезентации групповых интересов и представлений. Легитимность социального порядка размывается в тот момент, когда у людей возникает понимание, что «царь подменный», «самозванец», что люди, занимающие высшие, то есть самые авторитетные, социальные позиции в общественной иерархии, не соответствуют принятым представлениям об их заслугах, достоинствах и добродетелях. Чувство оскорбленности возникает потому, что из-за подобной неадекватности символических «репрезентантов» под сомнение ставятся сами коллективные ценности, определяющие и коллективную идентичность, и основания для самоуважения тех, кто гордится тем, что «он – часть всего национального целого». До поры до времени идеальная картина должного соответствия статуса и человеческих качеств сохраняется, если возмущение переносится с первых лиц на нижележащие уровни господства и управления, как мы это наблюдаем в социологических опросах, проводимых «Левада-Центром» (рис. 30.1–31.1), или компенсируется отдельными символическими достижениями в манифестации значимости или приоритетности коллективных ценностей в проводимой ими политике («Крымнаш»).

Дело не в бедности одних и наглом, бьющем в глаза богатстве других. Бедность, как говорят социологи, не абсолютное, а «относительное понятие». Дело в «объективном отсутствии заслуги» у одних и «несправедливости судьбы» у других, субъективно переживаемой как обида и травма. Иначе говоря, речь идет о символических вещах, а не о величине зарплаты и метрах жилой площади. Два слова о символах: символы – это знаки знаков, то есть регуляторы других систем отношений – представлений общности разного рода и уровня (групповых, институциональных, нормативных – правовых, моральных, этнонациональных, политических, партийных, религиозных, исторических, классовых, региональных, субкультурных и т. п.). Социальная роль символов заключается в первую очередь в том, что они определяют ресурсы легитимности власти, обеспечивая консолидацию элит, поддерживающих сложившийся политический порядок (нормы и правила доступа к власти или замещения ключевых позиций управления), систему обеспечения интересов (признания заслуг или достоинств, вознаграждения элит), а следовательно, и порядок взаимодействия властных элит с другими группами населения. Это и образует символический капитал власти или то, что называется «режимом», то есть порядок отношений власти и общества, механизмы групповой или институциональной солидарности, массовой идентичности. Символы связывают политические мифы, оправдывающие порядок господства через апелляцию к идеологической конструкции тщательно препарированного прошлого (нарративы национальной истории, легендарного наследия, рассказов о величии страны или других оснований для коллективной гордости и самоуважения членов сообщества), при определенных обстоятельствах (внутрикорпоративной борьбе за власть) они меняют соотношения или интерпретации мифов и пр.