Читаем Возвратный тоталитаризм. Том 2 полностью

Явный эффект пропаганды Сталина («расползание» на поверхности массового сознания этого пропагандистского пятна) сопровождается эрозией самого сталинского мифа о всемогущем диктаторе. Большая часть россиян не принимает такой модели национального правителя, но, не имея достаточных ресурсов для сопротивления государственной точке зрения, закрывается от болезненности самой проблемы собственной моральной несостоятельностью, невозможностью собственной моральной оценки прошлого: «Мы еще не знаем всей правды о Сталине и его действиях»; ее выбирают абсолютное большинство опрошенных – 68 %; к ним следует добавить еще 19 % «затруднившихся с ответом», итого – 87 %. Иначе говоря, это практически всеобщая реакция на травму национального сознания[54].

Однако внутреннее сопротивление консервативной части российского общества рационализации прошлого и пересмотру природы советской системы и роли Сталина сказывается в том, что уже в первые годы после распада СССР и попыток привлечь к суду КПСС стало заметным стремление прекратить или ограничить политику десталинизации. Наиболее часто эти заявления обосновывались требованиями «перестать очернять наше прошлое», а также упреками критиков в том, что они преувеличивают характер массовых репрессий. Но все эти усилия и старания не приносили результата, на достижение которого были направлены. Так, на вопрос: «Согласны ли вы с тем, что “масштабы репрессий во времена Сталина сильно преувеличены”?», утвердительно отвечали около трети всех опрошенных (точнее – 29–33 %), не соглашались с этим суждением – от 49 до 43 % (18 и 28 % затруднились ответить, март и июль 1996 года).

Защитники Сталина и сталинского социализма настаивали на том, что репрессии были вынужденным средством борьбы с внутренними классовыми врагами. Но такого рода доводы не встречали особого понимания, поскольку, так или иначе, наталкивались на подавленный, но не исчезнувший опыт повседневной жизни при Сталине и память о пострадавших членах семей респондентов или их знакомых, близких или коллег по работе.

Основная масса россиян воспринимает репрессии (опрос 2007 года, но подобные мнения очень устойчивы) как скорее иррациональный и трагический процесс, смысла которого люди не понимают, поскольку репрессии (в сознании большинства) не имели целевого характера, они проводились «против всего народа нашей страны» (табл. 142.2). Если к этой категории респондентов добавить тех, кто затруднился ответить на соответствующий вопрос, то мы получим в сумме 69 % (доминирующее большинство) тех, кто не понимает самой сути этой политики. Иными словами, только четверть россиян пытались дать им какое-то объяснение, указывая на характер самоуничтожающей борьбы в высшем эшелоне власти или веря, что Сталин боролся с действительными, а не с выдуманными врагами народа (таких 10–11 %).

Но важно также подчеркнуть, что лишь 8 % опрошенных решительно отвергают сам тезис о массовых репрессиях при Сталине.


Таблица 142.2

С какими из следующих мнений по поводу сталинских репрессий вы бы скорее всего согласились?


Июнь 2007 года.


Полностью отрицать сам факт сталинских репрессий мешает неформализованное и неосмысленное знание, передаваемое по личностным, семейным каналам. От 20 до 30 % опрошенных помнят или говорят в ситуации социологического опроса, что в их семье в прошлом были жертвы репрессий (табл. 143.2).


Таблица 143.2

Пострадал ли кто-нибудь из членов вашей семьи от репрессий …

А) накануне или после Великой Отечественной войны?

Б) в годы раскулачивания и коллективизации?


N = 1600.


Очень немногие россияне готовы следовать старой идеологической версии КПСС, сложившейся к ХХ съезду и подававшей репрессии 1920–1950-х годов как историческую неизбежность в условиях враждебного окружения СССР или как следствие остроты «классовой борьбы». Сегодня бóльшая часть опрошенных склона расценивать их как политическое преступление, не подлежащее оправданию.

Перейти на страницу:

Все книги серии Либерал.RU

XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной
XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной

Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам. Почему одни попытки подвести черту под тоталитарным прошлым и восстановить верховенство права оказались успешными, а другие – нет? Какие социальные и правовые институты и процедуры становились залогом успеха? Как специфика исторического, культурного, общественного контекста повлияла на траекторию развития общества? И почему сегодня «непроработанное» прошлое возвращается, особенно в России, в форме политической реакции? Ответы на эти вопросы ищет в своем исследовании Евгения Лёзина – политолог, научный сотрудник Центра современной истории в Потсдаме.

Евгения Лёзина

Политика / Учебная и научная литература / Образование и наука
Возвратный тоталитаризм. Том 1
Возвратный тоталитаризм. Том 1

Почему в России не получилась демократия и обществу не удалось установить контроль над властными элитами? Статьи Л. Гудкова, вошедшие в книгу «Возвратный тоталитаризм», объединены поисками ответа на этот фундаментальный вопрос. Для того, чтобы выявить причины, которые не дают стране освободиться от тоталитарного прошлого, автор рассматривает множество факторов, формирующих массовое сознание. Традиции государственного насилия, массовый аморализм (или – мораль приспособленчества), воспроизводство имперского и милитаристского «исторического сознания», импульсы контрмодернизации – вот неполный список проблем, попадающих в поле зрения Л. Гудкова. Опираясь на многочисленные материалы исследований, которые ведет Левада-Центр с конца 1980-х годов, автор предлагает теоретические схемы и аналитические конструкции, которые отвечают реальной общественно-политической ситуации. Статьи, из которых составлена книга, написаны в период с 2009 по 2019 год и отражают динамику изменений в российском массовом сознании за последнее десятилетие. «Возвратный тоталитаризм» – это естественное продолжение работы, начатой автором в книгах «Негативная идентичность» (2004) и «Абортивная модернизация» (2011). Лев Гудков – социолог, доктор философских наук, научный руководитель Левада-Центра, главный редактор журнала «Вестник общественного мнения».

Лев Дмитриевич Гудков

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Миф машины
Миф машины

Классическое исследование патриарха американской социальной философии, историка и архитектора, чьи труды, начиная с «Культуры городов» (1938) и заканчивая «Зарисовками с натуры» (1982), оказали огромное влияние на развитие американской урбанистики и футурологии. Книга «Миф машины» впервые вышла в 1967 году и подвела итог пятилетним социологическим и искусствоведческим разысканиям Мамфорда, к тому времени уже — члена Американской академии искусств и обладателя президентской «медали свободы». В ней вводятся понятия, ставшие впоследствии обиходными в самых различных отраслях гуманитаристики: начиная от истории науки и кончая прикладной лингвистикой. В своей книге Мамфорд дает пространную и весьма экстравагантную ретроспекцию этого проекта, начиная с первобытных опытов и кончая поздним Возрождением.

Льюис Мамфорд

Обществознание, социология