Возвышение Коли Ноликова

Так со второго класса Фокин стал менять школы, как перчатки. Из одного учебного заведения в другое кочевала и его история про старшего брата и директора-пришельца, постепенно превращаясь в эпопею, героями которой становились директоры, учители и ученики предыдущих школ, а сам Фокин рассказывал о себе скромно — в третьем лице, красной нитью проходя через все части сюжета. В каждой школе всё начиналось по заведенному — брат, бутерброды, директор. Странным образом подчиняя себе одноклассников, Фокин плёл целые сети — ученики следили за директором, составляли графики его перемещений по школе, которые якобы пригодятся знаменитому брату, когда тот будет проводить свою секретную операцию.

В школе номер четырнадцать под влияние Фокина попал весь учительский состав, включая завуча. Настроения до того накалились, что директор купно с завхозом и библиотекаршей забаррикадировались в библиотеке, а учители огнетушителем выбивали туда дверь. Фокин стоял рядом и дёргался от смеха, а потом вдруг… Признался, что пошутил.

Лёша вообще много шутил и сам смеялся над своим юмором. Скажет и плечи трясутся, а смех у него был, вроде человек захлебывается водой и одновременно стонет. Когда рядом находились люди, Фокин должен был острить. И смотрел в глаза заискивающе, будто выпрашивая ответный хохот.

Друзей у Лёши было немного, в основном куча знакомых. Всем он писал письма. Оденет рубашку с манишкой и фигурными рукавами, погасит свет, зажжет свечу и пишет, иногда стихами — на кропотливо вручную нарезанных листках бумаги, обмакивая перьевую ручку в чернильницу. "Эстетично", — говорил об этом Лёша. И юношей, и взрослым уже он писал письма. Каждое по два. Одну копию оставлял себе, в полное собрание сочинений, а вторую отправлял адресату. Если человек не отвечал ему устно или письменно, Лёша выжидал столько дней, сколь, по его разумению, можно было отвечать, и сочинял повторное письмо, холодное и жесткое:

"Милостивый государь! Я написал Вам письмо, а Вы не изволили на него ответить до сего дня. Могу ль я рассчитывать на Вашу любезность и получить разъяснения, не обидел ли я Вас чем-то, снискав недружелюбное охлаждение и ответную лень, либо же в наши отношения вкрались неизвестные мне обстоятельства? Искренне Ваш, Алексей Фокин."

Бабушка Надя тайно поддерживала в Фокине подозрение, что он — перевоплощение Хатхумаса. Однажды услышав эту историю от самого Лёши, она спросила у своих духовных учителей — может ли такое быть?

5

Сначала они были "веселые клоуны" — супруги Зина и Игорь Мреговцы, а школу духовного развития основали позже, устав мазаться гримом и строить перед детьми рожи. А было время, когда расклеивали по всему городу объявления, что два веселых клоуна явятся прямо на дом. Устройте своему ребенку незабываемый день рождения!

Игорь умел жонглировать — для этого пускались в ход всякие груши, яблоки и даже, что выходило особо потешно — картофель. А Зина выдувала себе в рот воздух из шарика и начинала говорить писклявым мультяшным голоском.

Представление начиналось сразу, как только хозяева открывали дверь. Игорь с пыхтением вытаскивал в коридор большой мешок, оттуда вылезала Зина, а Игорь говорил:

— Я и не знал, что ты туда забралась!

И — пополам от хохота. Затем падал без движения — умирал. Зина натягивала на него мешок и, пампамкая губами похоронный марш, уволакивала мешок обратно в парадное. За отдельную плату, Игорь перед кончиной жонглировал.

Ко времени, когда бабушка Надя примкнула к их духовной школе, Игорь успел полысеть, Зина обзавелась морщинами бальзаковских героинь, а номер с мешком превратился в обряд посвящения. Новый ученик прибывал в круг посвященных в мешке.

Мреговцы захотели посмотреть на Фокина вторым зрением и попросили Надежду привести его. Лёша выбрался из мешка на сцену захолустного дома культуры и увидел человек тридцать пять, сидящих в первых рядах. Глядели на него. Рядом стояли Игорь и Зина, излучая мудрость. Лёша многозначительно прикрыл глаза, потом сделал их как плошки. Кожа обтянула его лицо. И Фокин заговорил тарабарщиной.

— Это древнеегипетский! — бросила Зина в зал. Бабушка Надя обмахивалась веером — было жарко, июль месяц — и улыбалась. Ее внук.

Избранный! Избранный! Ему было четырнадцать. Стал менее болтливым, мог позволить себе задуматься и обронить весомое слово, чтобы задать тон разговору. Бывает, спорят о чем-то насущном, а Лёша на небо посмотрит с прищуром:

— Да, дождь намечается.