— Ты не убийца. Охота разрешена законом. То, что ты думаешь, что ты такая же, как Максим, потому что тебе нравилось охотиться с ним, не делает тебя монстром, это делает тебя дочерью. Он был твоим единственным родителем, и вполне естественно, что ты была привязана к нему и переняла его увлечения. Тот факт, что ты не получала удовольствия от убийства животных и что ты сообщила о нем, означает, что ты сделана из другой ткани, чем он. Не позволяй его медийным играм запудрить тебе мозги. Именно для этого он и затеял весь этот маскарад.
Она снова моргает, и на этот раз свет медленно возвращается. Эти темные голубые глаза, которые не должны были потерять свою искру. Не одиннадцать лет назад, и уж точно не сейчас.
Мои пальцы проводят по ткани там, где, как я знаю, находятся ее шрам и татуировка. Она вздрагивает, ее веки слегка опускаются.
— Почему у тебя тату с закрытым глазом над раной?
— Когда меня ударили ножом, я упала в восьмую могилу — ту самую, из которой ты меня вытащил. Я была в бреду, когда наконец пришла в сознание и вылезла. Когда я впервые посмотрела на рану, мне показалось, что я смотрю на глаза Мари Джейн — на ту, которую я видела, как ее тащили. Рана была похожа на ее глаза, как и глаза всех остальных жертв. В то время я не могла заснуть, потому что их пустые взгляды постоянно посещали меня. Я и сейчас иногда не могу.
Так вот в чем причина ее кошмаров. Я не перестаю гладить ее шрам, и Аврора наклоняется ко мне, ее ногти снова впиваются в мое плечо, как будто она боится, что потеряет равновесие.
— После того, как я зашила рану, я набила татуировку с закрытым глазом. Я подумала, что... после того, как папе вынесут приговор, они смогут покоиться с миром, понимаешь? — ее голос трещит. — Но не сейчас. Они не смогут быть спокойны, если он выйдет.
— Он не выйдет. У него нет улик против тебя.
Ее внимание переключается на стопку книг позади меня, на окно и даже на стол. Она смотрит куда угодно, только не на меня.
— Аврора, посмотри на меня.
Ее взгляд медленно находит мой, и только когда она полностью сосредотачивается на мне, я говорю:
— Ты не сделала ничего плохого. Ты слышишь меня?
Ее губы дрожат, и она позволяет своим пальцам переплестись на моем затылке.
— Я никогда не думала, что кто-нибудь когд-нибудь скажет мне это.
— Я буду говорить, каждый день, если придется, пока ты не поверишь.
— Боже. — она улыбается, но это не совсем радостная улыбка. Боль все еще держится, как призрак, готовый наброситься. — Ты совсем не такой, каким был в прошлом.
— Каким я был в прошлом?
— Не знаю. Когда я впервые встретила тебя на свадьбе, ты показался мне слишком далеким и неприкасаемым. В каком-то смысле ты и сейчас такой.
— Свадьба не была первой встречей с тобой.
— Что значит, свадьба была не первой нашей встречей? Я даже не жила в Лондон.
Я мог бы рассказать ей о том времени на кладбище, но это только вызовет воспоминания об Алисии, а я не хочу, чтобы она грустила, поэтому я меняю тему.
— Ты не жила. У тебя был йоркширский акцент.
Ностальгия охватывает ее черты.
— Был.
— Ты его искоренила. Почему?
— Я... — она прочистила горло. — Мне пришлось, чтобы меня не опознали. Сначала это было трудно.
Я представляю, как она старалась избавиться от своего акцента. Она всегда была гордой северянкой, но поскольку ей нужно было избавиться от всего, что связано с Максимом, она избавилась и от этой части себя.
Мысли Авроры, похоже, движется в этом направлении, учитывая, как ее взгляд теряется вдали.
Я не позволю этому случиться.
— Наклонись.
Мой приказ, хотя и произнесенный спокойно, привлекает ее внимание.
На ее щеках расцветает жар.
— Зачем?
— Не заставляй меня повторять, Аврора. Я ненавижу это, и за это ты получишь больше шлепков. — моя рука опускается ниже, и я хватаю ее за задницу, заставляя вскрикнуть. — Но ведь тебе это нравится, не так ли?
— Я не знаю, о чем ты говоришь. — ее голос задыхается.
— Ты собираешься делать то, что тебе говорят?
Она поднимает подбородок, и в ее голосе снова появляется вызов.
— Заставь. Меня.
Взяв ее за запястье, я переворачиваю ее так, что ее грудь упирается в стол, а ее задница оказывается в воздухе прямо передо мной, когда я стою.
Я задираю ее платье до талии, и мой член упирается в брюки, когда я вижу, что она голая. Полностью, абсолютно обнаженная и готовая для меня.
Она пришла подготовленной. Аврора редко раздевается, и когда она это делает, то только потому, что хочет, чтобы у меня был легкий доступ. Она сама призналась в этом после нашего купания на пляже.
Ее фарфоровая плоть покраснела от следов моих рук прошлой ночью. Я не шлепаю ее достаточно сильно, чтобы вызвать синяк, но я всегда оставляю свой след.
Моя рука опускается на ее плоть, и Аврора встает на цыпочки, ее стон эхом отдается в воздухе.
— Когда я говорю нагнись, ты нагибаешься, мать твою.
Мои пальцы ласкают ее кожу, любуясь отпечатком моей руки на ней, затем я шлепаю ее еще несколько раз, пока она не начинает хныкать и умолять о большем.
— Дж-Джонатан...