Возвышение падших (СИ)

— Госпожа, к сожалению, потеряла ребенка, но поправляется. Яда уже нет в ее организме.

— Оставь нас, — сухо бросил султан.

Зейнаб-хатун покорно покинула лазарет, в дверях беспокойно обернувшись на мрачного господина.

Насупившись, Гюльхан села в постели и опустила голову, будто была не в силах выдерживать осуждающий и тяжелый взор султана.

— Как ты до такого опустилась? — непонимающе проговорил Орхан, разглядывая женщину и пытаясь отыскать в ней ту, что когда-то давно любил. — Что стало с тобой, раз ты пьешь смертельный яд, ожидая ребенка, и покушаешься на чужие жизни?

Вспыхнув от его слов, рыжеволосая госпожа, наконец, подняла синие и затуманенные от боли глаза.

— Что вы говорите..? Я не пила яда! И не убивала никого…

— Довольно лжи и лицемерия! — гневался черноволосый султан, прожигая жену глазами, полными осуждения и негодования. — Мне опротивели твои извечные капризы и низкие поступки.

Вздрогнув, словно от болезненного удара, Гюльхан качнула головой в каком-то неверии и разочаровании.

— Я едва не погибла, Орхан. Потеряла нашего ребенка… А ты такие слова говоришь мне прямо в лицо, не щадя?

— Больше слушать ничего не желаю, — выдохнул он, хмурый и мрачный. — И видеть тебя не могу. Как только поправишься, то немедленно покинешь Топ Капы и вместе с Сулейманом отправишься в санджак, что я ему определю.

Развернувшись, Орхан размашистыми шагами покинул лазарет, а Гюльхан, растерянно проводившая его взглядом, бессильно упала на подушку и в тысячный раз разразилась плачем.

Султанские покои.

Светловолосая Дэфне Султан, облаченная в нежно-голубое изысканное платье закрытого кроя с высоким воротником, задумчиво стояла у письменного стола, ожидая, когда султан вернется в свою опочивальню.

Вскоре двери со скрипом распахнулись и вошел мрачный и явно чем-то огорченный Орхан, который, заметив Дэфне, шумно выдохнул то ли от раздражения, то от облегчения.

Обернувшись к нему лицом с приветственной улыбкой, на нем застывшей, женщина почтенно поклонилась и поспешила подойти ближе.

— Орхан. Прости, что без твоего разрешения вошла…

— Ничего, — сухо кивнул тот, устало опускаясь на тахту и жестом приглашая жену сесть рядом с ним. — Что такое?

— Понимаю, что мне не стоит в это вмешиваться, — осторожно начала она, опустившись на тахту подле Орхана и воздев к нему свои пронзительные серые глаза. — Но Баязид мне покоя не дает, да и мне, признаться, тяжело находиться в гареме Топ Капы. Здесь все чуждо, непривычно. Людей больше беспокоит власть, чем что-либо другое. Эта атмосфера убивает меня и душит…

— Если пожелаешь на время уехать и отдохнуть, то я не против, — заботливо отозвался Орхан, рассматривая явно волнующуюся в его присутствии Дэфне, чего он раньше за ней не замечал.

— Это не совсем то, о чем я вас хотела попросить… Не угодно ли тебе назначить нашего Баязида санджак-беем в подходящую провинцию? Я бы отправилась следом за ним, оставила позади и Топ Капы и… все, что здесь произошло.

— Признаюсь, что я и сам давно думал об этом. Ты права, Дэфне. Впрочем, как всегда… Мои сыновья уже выросли и им пора набираться опыта и начинать самостоятельную жизнь. Баязид давно рвался в санджак, я знаю.

— И каково же будет твое решение?

Вздохнув, Орхан решительно кивнул головой самому себе, будто одобряя принятое решение.

— Я в ближайшее время назначу своих Шехзаде в подходящие провинции и вы с Гюльхан отправитесь их сопровождать.

— Благодарю вас, господин, — прошелестела Дэфне, скрывая свою боль из-за того, что он так легко соглашается расстаться с ней и с подобным безразличием отпускает от себя.

Покои Эдже.

Размышляя над судьбоносным предложением Рейны, темноволосая госпожа задумчиво восседала на тахте и без особого интереса листала скучную книгу, когда в опочивальню вошла ее служанка — Гезде-хатун.

Подняв на нее взгляд изумрудно-зеленых глаз, Эдже вопросительно вскинула изящные брови.

— Для вас послание, госпожа. Передал какой-то ага гарема.

Вспыхнув от догадки, Султанша помедлила с тем, чтобы брать послание в руки, но все же решившись, она аккуратно его развернула.

«Госпожа,

С каждым днем я больше возгораюсь всеобъемлющим пламенем любви к вам.

С каждой ночью страдания все сильнее сжимают меня в своих смертельных объятиях.

Ваш прекрасный светлый лик — спасение для меня, а глаза — исцеление».

Узнав уже известный ей почерк Сулеймана, госпожа, почувствовав какое-то неясное сплетение чувств из смятения, негодования, смущения и растерянности, разорвала послание и отбросила обрывки на низкий столик.

Движению ее руки вторил скрип распахнувшихся дверей, в которые вошла седовласая Фахрие-калфа, которой Эдже приветственно улыбнулась.

— Эдже, Повелитель приказал тебе явиться в его покои.

— Зачем?

— Раз приказал, то иди, — нахмурилась женщина, наблюдая за тем, как девушка неохотно поднялась с тахты. — И помни о том, что я тебе говорила. Будь вежлива и учтива. Не стоит злить господина…

Тяжело вздохнув, Эдже кивнула темноволосой головой и направилась в сторону султанских покоев.

Султанские покои.