Возвышение падших (СИ)

— Султанша, — кланяется Севен, чувствуя себя неуютно под колючим взглядом льдисто-серых глаз той. — Простите, что побеспокоила вас.

— Ты что-то хотела? — холодно-вежливо воскликнула Хюмашах, отвернувшись обратно к окну.

— Я просто… Сегодня мы с Османом покидаем вас и Стамбул. Хотела бы с вами попрощаться, госпожа.

Хюмашах холодно промолчала, поэтому Севен несмело продолжила.

— Не держите на меня зла, госпожа. Я бы не хотела расставаться с вами в ссоре. Знайте, что я люблю Османа и всегда буду рядом с ним.

— Прекрасно. Что еще я могу сказать, раз мое мнение не для кого не имеет значимости?

Напряженную атмосферу разрядил вошедший в холл Осман, который, подойдя к жене, сочувственно улыбнулся ей.

— Нам пора в путь, Валиде, — проговорил Султанзаде. — Обещаю регулярно сообщать вам о делах в Эрзуруме. Кстати, возможно по пути мы навестим моего брата Абдуррахмана.

Изумившись его словам, Хюмашах Султан, наконец, повернулась к сыну.

— Обязательно передавай ему от меня пожелание здоровья и приветствия. И пусть, наконец, ответит на мои письма.

— Разумеется.

В холл спустилась русоволосая, как мать, Хафса Султан.

— Иди, попрощайся с братом, Хафса, — проговорила Хюмашах, подзывая дочь поближе.

— Ты уже уезжаешь? — с грустью спросила девочка, подходя к брату, который обнял ее.

— Да, приходится. Но, обещаю, что как-нибудь навещу тебя. Или вы с мамой приедете к нам. Не скучай.

Пока брат с сестрой обнимались, Хюмашах и Севен обменялись поверх них напряженными взглядами.

После, стоя у окна и обнимая одной рукой стоящую рядом Хафсу, Хюмашах Султан тоскливо и задумчиво провожала взглядом удаляющуюся от дворца карету.

Вечер.

Топ Капы. Дворцовый сад.

С переездом Севен Султан во дворец Хюмашах Султан, в Топ Капы Инджи стало и вовсе одиноко. В последние дни она практически не покидала своих скромных покоев, пытаясь хоть чем-то занять себя и не думать о Селиме и Коркуте. Но тоска и скорбь по–прежнему бередили ее душу, заставляли каждую ночь проводить в горьких рыданиях, а дни в меланхоличном безделье.

Жемчужная брошь, бывшая для нее подарком Селима в день рождения их Коркута, неизменно блестела на ее левом плече, рядом с сердцем.

Опустив черноволосую голову, Инджи в привычном одиночестве прогуливалась по цветущему саду вечером, когда июльская жара спала, а небо потемнело в наступающих сумерках.

Подняв голубые глаза, она слегка растерянно увидела идущую ей навстречу по тропинке Айше Султан, которая отчего-то лила слезы.

Увидев Инджи-хатун, та спешно стерла слезы с лица и расправила поникшие плечи, но тоска ее от наложницы не укрылась.

Поклонившись, когда они поравнялись, Инджи беспокойно вгляделась в лицо юной Султанши.

— Что-то случилось, госпожа?

— Нет, все хорошо. Мне… нужно возвращаться в свои покои.

Айше хотела было обойти Инджи и направиться во дворец, но, заметив что-то, замерла.

Нахмурившись, Инджи проследила за ее взглядом и увидела Повелителя, который медленно направлялся в беседку с худощавой Артемисией-хатун, что держала его под локоть.

Позади них, сложив руки перед собой, шел Альказ Бей, охраняющий султана.

Мгновение внимательного наблюдения и Инджи осознала, что она смотрит не на султана с его наложницей, а на статного и высокого Альказа.

Понимание обдало ее резко, подобно набежавшей на берег морской волне.

— Альказ Бей — причина вашей тоски?

Вздрогнув от слов черноволосой наложницы, Айше Султан напускно нахмурилась.

— Тебя это не касается, хатун.

— Он красив и молод, но вас врядли выдадут за него, госпожа, — задумчиво проговорила Инджи, пожав плечами. — Он не достоин вас.

— Довольно, я сказала, — твёрже проговорила Айше, вспыхнув от ее слов негодованием. — Это ты, хатун, не достойна даже разговорить со мной. Что ты о любви и браке знать можешь, являясь рабыней и наложницей? Твоя забота — ублажать мужчин. Этим и занимайся! Подожки-ка, только ведь твой господин мертв… Думаю, это не проблема. Продадут тебя кому-нибудь еще, не так ли?

Ухмыльнувшись в растерянное лицо Инджи, Айше Султан обошла ее и скрылась в цветущих кустах сада, покидая его.

Топ Капы. Покои Инджи-хатун.

Вернувшаяся в свои скромные небольшие покои Инджи была растеряна.

Ее красивое лицо было бледно, несмотря на ее природную бледность. В голубых глазах, в которых давным-давно поселились боль утрат и скорбь, блестели слезы.

Те слова, что произнесла Айше Султан, были чистейшей правдой. Она — рабыня, не владеющая ни собой, ни своими желаниями. Все, что она должна делать, как наложница гарема, есть ублажение своего господина. Будь им ее светловолосый и храбрый Шехзаде Селим, то она была бы согласна на подобную участь в течение всей своей жизни. С ним она не чувствовала себя рабыней. Она была прежде всего любимой женщиной, матерью его сына, его опорой и успокоением.

Но, теперь Селима нет. Нет и их Коркута, ради которого Инджи дышала. Судьба жестоко распорядилась их жизнями.