Возвышение Сайласа Лэфема

Был сырой, холодный день ранней весны. Проходя через общую комнату, он увидел, что клерки работали в пальто и шляпах: мисс Дьюи накинула жакет и с особенно несчастным видом стучала покрасневшими пальцами на машинке.

— Что случилось? — спросил Лэфем, на минуту останавливаясь.

— Что-то с паровым отоплением, — ответила она с выражением незаслуженной обиды, обычным у хорошеньких женщин, вынужденных зарабатывать свой хлеб.

— Пересядьте с машинкой ко мне в кабинет. Там топится печь, — бросил Лэфем, уходя.

Спустя полчаса в общей комнате появилась его жена. День прошел для нее в страстных самообвинениях, сменивших оцепенение, в котором он ее оставил; теперь ей необходимо немедленно сказать ему: она поняла, что покинула его в час испытания и ему пришлось все вынести одному. Она со стыдом и смятением спрашивала себя, как могла так сбиться с толку, как сумел старый негодяй Роджерс настолько запутать ее, хотя бы на минуту, чтобы такое могло с ней случиться. Ибо если и была добродетель, которой гордилась эта достойная женщина и в чем она видела свое превосходство над мужем, это ее способность немедленно и ясно отличить добро от зла и выбрать добро во вред самой себе. Теперь ей пришлось признаться самой себе, как приходилось в подобном случае каждому из нас, что ее подвела та самая добродетель, которой она гордилась; что она так долго держала на сердце обиду, какую, по ее мнению, нанес этому человеку ее муж, что не сумела от нее отвлечься, и ухватилась за возможность искупления вместо того, чтобы понять, что в качестве искупления этот человек предлагал мошенничество. Зло, какое причинит Роджерсу Лэфем, пойдя наперекор ему, страшило ее куда больше, чем те беды, какие наделает Лэфем, если решит в его пользу. Но теперь она смиренно признала свою ограниченность и более всего на свете желала, чтобы человек, которого ее совесть толкнула туда, куда не смог последовать за ним ее разум, поступил правильно, так, как сам считал правильным, и только так. Она восхищалась им, она чтила его за то, что он поднялся выше ее; она хотела сказать ему, что, не зная еще, как он решил поступить с Роджерсом, знает, что он решил правильно, и с радостью разделит с ним все последствия, каковы бы они ни были.

В конторе она не была почти год и теперь, с бьющимся сердцем оглядываясь вокруг, подумала о прежних днях, когда знала о краске не меньше его; ей захотелось, чтобы те дни возвратились. За конторкой она увидела Кори, но говорить с ним ей было бы трудно, и, чтобы избежать этого, она опустила на лицо вуаль и, пройдя прямо к кабинету Лэфема, открыла без стука дверь и прикрыла ее за собой.

И с огромным разочарованием увидела, что мужа в комнате нет. Вместо него за его бюро сидела очень хорошенькая девушка, печатавшая на машинке. Девушка явно чувствовала себя тут как дома и обратила на миссис Лэфем не больше внимания, чем подобные молодые особы уделяют тем, кто не интересует их лично. Жену раздосадовало, что кто-то другой помогает ее мужу в деле, некогда столь хорошо ей знакомом, и уж конечно, не понравилось безразличие девушки к ее присутствию. Шляпка и сак девушки висели в углу на гвозде, рабочий пиджак Лэфема, на взгляд жены, удивительно напоминавший его самого, висел в другом углу, и то, с какими удобствами расположилась девушка в кабинете, понравилось миссис Лэфем еще меньше, чем ее красота. Она взволнованно спрашивала себя, отчего мужа нет в конторе, когда она пришла, не в состоянии дать этому сколько-нибудь разумное объяснение.

— Не знаете ли, когда вернется полковник Лэфем? — резко спросила она у девушки.

— Точно не скажу, — ответила девушка, не оглядываясь.

— А он давно ушел?

— Я не заметила, — сказала девушка, взглянув на стенные часы, но не на миссис Лэфем, и продолжая печатать.

— Ну что ж, дольше я ждать не могу, — сказала отрывисто жена. — Когда вернется полковник Лэфем, передайте, что с ним хочет повидаться миссис Лэфем.

Девушка вскочила и повернула к миссис Лэфем красное и испуганное лицо, которое до тех пор не подымала от машинки.

— Да, да, конечно, — пролепетала она.

Жена вернулась домой, разочарованная своей неудачей, чувствуя раздражение против девушки, которого не могла ни унять, ни объяснить. Дома ее ждала записка мужа, и мысль, что он уехал в Нью-Йорк, не повидавшись с нею, показалась невыносимой. Что за таинственные дела потребовали этой внезапной поездки? Она сказала себе, что он стал явно пренебрегать ею, что слишком много от нее утаивает; возмущенно спрашивая себя, отчего он ни разу не упомянул о девушке в конторе, она забывала, насколько сама отдалилась от него. Вот еще одно проклятие, какое принесло им богатство. Что ж, она рада, что богатство уплывает, счастья оно им не дало. Теперь она, как бывало когда-то, вновь вникнет во все его дела.