Возвышенное. После падения. Краткая история общего чувства

Дома моделей (от кутюр) – не только салоны, но и своеобразные лаборатории «изысканного» вкуса. Они наследовали и наследуют всем тем привычкам жить, что были характерны для элитных слоев общества, наиболее подготовленных в искусстве непроизводительного потребления (роскоши), естественно, самых влиятельных и богатых[142]. Подиум – не только театр и представление, но и место для упражнений по развитию вкуса, но не наперекор, а параллельно массовым стандартизованным утилитарным (инструментальным) образцам культурной индустрии (моды, понимаемой в самом широком смысле). Однако суждение вкуса здесь вырабатывается согласно старому принципу: только очень дорогое прекрасно (престижно). Или дорого то, на что затрачено столько же усилий, сколько требует высококачественное произведение искусства. Заметно, может быть, невиданное прежде расслоение рынков потребления: локальных и замкнутых рынков роскоши и рынков массового потребления. Модное для очень богатых, стандартное для бедных. Техне – «ручная выделка изделия» – подавляется стандартизованной вещью, копия вытесняет оригинал, а упражнение во вкусе вытесняется нормативной оценкой. То, чему подражает основная масса сейчас, уже не модное, мода претендует на абсолютно новейшее, что происходит не сегодня и не завтра, а послезавтра… и всегда. А за это нужно платить, и много… Мода претендует на управление временем, которое еще не наступило, и она готова его опередить (во всяком случае, нас уверяют в этом…). Время новейшего – это минимальное время будущего в культуре всегда бывшего, повторяемого, себе равного. Новейшее вытесняется самым новейшим. Старое, уже бывшее, и только что случившееся подвергаются почти мгновенному оттеснению, они стираются, но так, чтобы их не забыть, чтобы они были всегда под рукой. Новое как «вот это», как бельмо, как зияние (Т. В. Адорно), и сколько ни заполняй, оно только ярче… зияет. Новое – не предмет новейшего, но форма бытия вещей.

Индустрия моды, доказывая ее полезность обществу – как непременного условия развития промышленного производства, как зрелища-праздника и лаборатории вкуса, – стремится узаконить чистое удовольствие как высшую цель жизни (созерцания). Мода заставляет потреблять саму жизнь. Высокая мода стремительно воспроизводит всевозможные эффекты бесполезной траты, ибо такова природа удовольствия. Удовольствие тем сильнее, чем менее оно ощущается чем-то или кому-то обязанным. Правда, если мы эту бесполезность понимаем в духе кантовской апории: нравится ведь то, что просто нравится, без всякой цели, причины и понятия. Бесполезно? Но поэтому и нравится. Дорогая вещь – то, что нравится само по себе. Но так ли это? Или, точнее, только ли это? Нет, конечно. Владеть роскошью – это престиж, ранг, выделенность, дистанция, могущество. Но сегодня роскошь – уже не роскошь. Массовое и серийное производство индивидуализируется и с успехом замещает собой произведение «ручной выделки». Некогда труд (напряжение, усилие и пр.) выступал как непременное условие преодоления редкости (нехватки необходимых благ). Нынче трудовая этика уже ничего не определяет в западных постиндустриальных обществах (даже протестантской ориентации). Упразднен «трудовой» статус редкости. Вкус здесь не столько развивается и воспитывается, сколько прилагается к товару, становится качеством количественно управляемым. Недаром Ив Сен-Лоран продает свою марку (бренд) (за 1 миллиард долларов), и десятки тысяч моделей готового платья выходят в продажу под именем Сен-Лорана, но он, этот грустный и очень богатый денди, уже не способен на протест.

3.3. Вкус и знаки. Теория сноба. М. Пруст

Вкус у художника был утончен и требователен как в области дамских туалетов, так и в области меблировки яхт.

М. Пруст