Возвышенное. После падения. Краткая история общего чувства

Не может ли произведение М. Пруста «В поисках утраченного времени» быть представлено как великая лаборатория вкуса? Не найдем ли мы там все, что нам нужно: не только правила и законы, но и сопутствующий им ряд упражнений, развивающих чувство вкуса? Научение способности суждений вкуса? С чего начинаются «Поиски» – с самого настоящего вкушения плоти. Ритуала евхаристии: вкушения маленького пирожного «la petite madeleine». Вкус как процесс вкушения. Созерцать – это вкушать, наслаждаться, пара contemplatio – delectatio. Прустовский субъект – созерцающий/вкушающий, но прежде – вспоминающий. Утонченный вкус содержит в себе некие мельчайшие корпускулы еще не опознанных вкусовых различий, тем не менее ощущаемых. Вкусовое – это сближение с притягивающим к себе объектом, который собираются вкусить. Повсюду в романах Пруста вспышки вкусовых эффектов, которые захватывают собой весь горизонт чувственного опыта. Итак, вкус – это не оценка, данная заранее по скрытому шаблону или образцу, а непосредственный индивидуальный физический контакт с избранным объектом. Вкус во вкушаемом, точнее, в различиях вкусовых оттенков вкушаемого. Объект вкушения распадается, так расширяется поле развертывающихся во все стороны различий. Нет вкуса до вкушения, вкус эстетический появляется позже, уже как интеллектуальная реакция на установленное различие, ведь суть все-таки в том, чтобы каждый раз получать удовольствие, т. е. чувствовать различие. Различать, следовательно, – получать интеллектуальное удовольствие, но различать – это также и потреблять. Потребляется лишь то, что различено и различается, т. е. что делится, умножается тем, что в нем различается. Различается иногда нечто мельчайшее, едва заметное, но настолько существенное, что позволяет благодаря этой мельчайшей зацепке в различии качеств созерцаемого объекта оценить произведение искусства, которое он представляет. Деталь не определяет целое, но составляет, т. е. существует как самостоятельная корпускула, «атом» вкусового переживания. Целое составляется из «вкусовых» деталей.

Собственно, вкус – это не что, а как и с кем. Вкус – чувство и предистальное, и дистальное, причем последнее определяет первое.

Человек воспоминания (у Пруста это даже и не человек, а некое существо) – тот, кто не считает себя виновным и только благодаря этому может вспоминать, не пугаясь случайности воспоминаний, т. е. их известной способности удерживать вину и прошлые страдания, и в этом смысле он более не является моральным субъектом. Теперь же, когда Пруст стал этим уникальным наблюдателем (описателем нравов), он ощущает себя исключительно физическим существом, не различающим ни добра, ни зла, и это существо бессмертно, множественно, как и те физические материальные события, которые связываются им в единую ткань «Поисков». Вспоминания – это маленькие окошечки памяти, сквозь которые, словно под напором неведомых сил, врывается к нам прошлое, заполоняя собой мгновение настоящего. Явление вспоминания – не заслуга того, кто вспоминает. И только наличие особого материального носителя информации, располагающегося вне времени и пространства, в состоянии обеспечить связь прошлого и настоящего в любое из мгновений жизни. И Пруст находит его: первичный чувственный слой, состоящий из частичек вкуса и запаха, предындивидуальный и внесубъектный, является основным носителем всего груза воспоминаний. Первоначало «Поисков» погружено в физическую материю вспоминаемого, в дообразное, хаотическое, частичное, но только приняв все это, можно надеяться, что прошлое будет воссоздано: «…когда от далекого прошлого ничего уже не осталось, когда живые существа перемерли и вещи разрушились, только запах и вкус, более хрупкие, но зато более живучие, более невещественные, более стойкие, более надежные, долго еще, подобно душе умерших, напоминают о себе, надеются, ждут, и они, эти еле ощутимые крохотки, среди развалин несут на себе, не сгибаясь, огромное здание воспоминаний»[143]. Вкус и запах – частички материи, в то же время они спиритуальны и невещественны, «внетелесны»; благодаря им возможно возникновение единства прошлого и настоящего, и как только это единство возникает, обретая необычную власть над памятью, оно выскальзывает из времени, дематериализуется в идею произведения искусства. Эстетическую идею сущности прекрасного.