Впечатления моей жизни

Несмотря на создавшееся положение, мне как-то не хотелось начинать скучных объяснений, да, кроме того, меня еще удерживало от объяснений здоровье Александра Ивановича. Оно было неважно, и болезнь у него была серьезная - почки. Мне даже пришлось однажды доставить его к нему домой из института в отчаянном состоянии, он сразу расхворался на одном из заседаний Совета.

Итак, я тихо засела в своем углу за работой над моей диссертацией. Работа шла успешно, и я видела уже тот день, когда я поставлю последнюю точку.

Наконец 1-го мая мне был назначен день защиты диссертации. На нее съехалось 15 профессоров. Держали меня около трех часов. Официальных оппонентов было два: А.И.Успенский и секретарь А.П.Калитинский Александр Иванович очень расхвалил мою работу и не высказал никаких возражений. Но зато другой оппонент буквально въелся в лежавший перед ним экземпляр диссертации, останавливаясь почти на каждой ее странице. Возражал он больше всего против моей арийской теории. Несколько вопросов задали и профессора Мальмберг и Филиппов.

Вначале я волновалась, но затем овладела собой и говорила с уверенностью и отстаивала свои основные взгляды. Совет профессоров признал мою работу, которую я окрестила названием "Эмаль и инкрустация", достойной золотой медали, а меня наградил званием Ученого Археолога и пригласил занять в институте кафедру по истории эмалевого дела.

Вот это и было моим вторым приятным событием за прошлый сезон. После того мы в скором времени уехали в Талашкино.

А.И.Успенский давно мечтал купить себе небольшое имение в Смоленской губернии, и я очень одобряла эту мысль в надежде, что летом он будет свободней и мне удастся с ним чаще видеться. Действительно, имение он купил, но при этом его изрядно поднадул и предорого с него содрал его же любимчик Л., можно сказать, щедротами Александра Ивановича сделавшийся человеком. Мечты же мои, что мы будем видеться, навещать друг друга, так и не сбылись.

Что- то для меня непонятное произошло в наших отношениях. А.И. как будто бы меня избегал, чуждался, и даже когда из имения приезжал в смоленское отделение Арх. института, находившееся в нашем доме, ни разу не говорил со мною по телефону.

Как я себе ни ломала голову, какая могла быть причина этому охлаждению, откуда идет зло, что вызвало с его стороны такое ко мне отношение, я ничего не могла придумать.

Меня это обстоятельство сильно огорчало. Я никогда не думала, что после того, как я подошла к А.И. с таким чувством доверия, с каким, я это сделала, так просто, по-человечески отозвалась на его просьбу пожертвовать институту мой музей, который, по его же словам, должен был упрочить существование, а главное, значение этого института, - мы, как будто после того, как дело было сделано, стали чужими.

Нас связывал музей и все, что было вместе передумано и пережито вокруг него. Помню акт в Смоленске в 1910 году, когда А.И. публично объявил о моем даре, и наши дружеские пирушки по этому поводу. Затем через год на таком же акте в Москве, в присутствии чуть ли не всего ученого мира Москвы и многочисленной публики, было огромное торжество вручения мне золотой медали, переданной мне великим князем Александром Михайловичем. Помню посещение музея царской семьей в 1912 г., когда государь по моей просьбе сделал и Институт, и Музей Императорскими, помню и восторг, и речи, казавшиеся такими искренними, и товарищеский обед в тот день. Все, все это, казалось бы, должно было незыблемо скрепить наши отношения…

Мне было горько думать, что когда вопрос шел о моем даре институту, А.И. был ко мне хорош, бывал в Талашкине со всей своей семьей, и даже привозил с собой некоторых профессоров, много и часто мне писал, а когда мне случалось наездами бывать в Москве, всегда завтракал и обедал со мной. Тогда казалось, что между нами прочно установились дружеские отношения навсегда…

20 ноября 1914 года государь, будучи в Смоленске, посетил мой лазарет. Оставшись им очень доволен, он благодарил меня, милостиво обласкал и наградил медалями моих раненых.

А.И. тоже открыл в Смоленске лазарет под флагом "Зеленого Креста". Он надеялся на посещение государя и просил меня быть там в это время.

После того как из моего лазарета уехал государь, я пришла в "Зеленый Крест". Вскоре нам дали знать, что за недостатком времени государь на этот раз в лазарет не приедет. В ожидании высокого гостя, сидя за чашкой чая, А.И. вдруг сказал мне, что на меня обижен за то, что я кому-то говорила, будто он "ненастоящий ученый". Меня это сильно тогда взволновало. Я была уверена, что никогда ничего подобного не говорила, и ясно было, что тут кто-то интригует и хочет меня с ним поссорить. Я стала просить, настаивать, чтобы узнать имя того, кто мог сказать ему такую возмутительную ложь. Он долго упирался и наконец назвал Барщевского.