Вперед, Команданте!

И тогда товарищ Васкес решился. Достал катушку с той самой пленкой и поставил в аппарат. Это было сделать нетрудно – тем более что среди персонала радиостанции были другие патриоты, единомышленники, – но никто не знал о подлинном лице «Мальтийца», все считали его просто честным человеком, во многом обязанным этому президенту. Арбенс говорил в микрофон, и горел транспарант «в эфир», вот только звук шел не с микрофона, а с катушки – и на контроле, слушая эфир, был сам Васкес. А когда выступление завершилось, катушку с записью достали для того, чтобы поместить в архив, как положено в столь ответственных случаях – вот только, «по небрежности», она оказалась не на той полке и будет благополучно перезаписана музыкой, рок-н-роллом из Майами.

Васкес (как подданный Испанского королевства) успеет скрыться в посольстве Испании. А когда он вернется домой, его доклад ляжет в папку с грифом секретности. Так что загадка последней речи Арбенса так и останется нераскрытой – для широкой публики.

19 июня в 16 часов – полковник Диас был убит неизвестным снайпером, когда выходил из машины у Военного министерства. Стрелка не нашли – лишь брошенную винтовку, американский «спрингфилд» с оптикой. После чего в течение двух с половиной суток в столице (и не только в ней) не было вообще никакой власти.

– Это называется управляемый хаос, – сказал дон Педро, – когда любая организующая деятельность одной из сторон тут же пресекается подобными мерами другой стороны. Интересно, кто в итоге окажется главным выгодополучателем в этом балагане – Армас или какой-то пока неизвестный нам полковник? Кого посол США за высшую власть утвердит.

– Мы будем сражаться! – бросил Эрнесто. – Когда, наконец, нам не мешают! Я был у армейских складов – охрана оттуда ушла, и оружие берут все, кто хочет. Я принес три винтовки, и патронов набрал. Сейчас еще пойдем!

– Ну и дурачки! – ответил дон Педро. – Сколько вас тут наберется, несколько сотен? Пусть даже тысяча, и у каждого по винтовке. А завтра тут будет морская пехота гринго – настоящие солдаты, обученные, с броней и артиллерией, и еще авиация сверху бомбит. У вас же половина иностранцы, чужие в этой стране, а остальные городские – в лес уйти не сможете. Крестьяне вам сейчас помогать не станут – им свой интерес дороже. И что в итоге – погибнете, ничего не изменив! Ответьте – ради чего?

– Уйти – значит предать, – сказал Фидель, – предать революцию. То, ради чего мы сюда приехали. Предать нас самих. Ради чего тогда все?!

– Вы не победите сейчас. Повстанцы не выживают там, где народ не за них, запомните это, – тут дон Педро отчего-то взглянул на Эрнесто, – но умейте оценивать ситуацию. Сейчас здесь крестьяне аполитичны – но как думаете, что первым делом потребует «Юнайдед фрут» от того, кто придет после Арбенса? Правильно – отменить все результаты земельной реформы! Да еще и – газеты надо иногда читать! – выплатить компании компенсацию за все время, что она была лишена права пользоваться этой землей. То есть у тех пеонов, кто уже занял и расчистил наделы, все отберут – да еще потребуют заплатить за эти два года. А кооперативы объявят незаконными – верно, их меньше десяти процентов, но от двух с лишним миллионов это двести тысяч человек! И вот тогда не позавидую я Армасу, или кто тут сядет на президентский трон. Но это случится не сегодня и не завтра – может, через год, два, три, крестьяне думают и раскачиваются медленно. Но когда раскачаются – их уже не остановить. И вот тогда повстанческой армии понадобятся образованные офицеры и сержанты. Но будет глупо, если эти ценные кадры погибнут сейчас.

– Отступить сейчас, чтобы подняться в атаку завтра… – повторил Фидель. – Ваши слова здравы, но в них есть изъян. Отступив, трудно будет подняться снова – из тех, кто были с нами у Монкада, осталось немного. И тех, кто убоялся, отошел от борьбы – больше, чем тех, кто погиб.

– Значит, остались лучшие! – усмехнулся дон Педро. – А отсеялся шлак. Или массовка – которая прибежит толпой, когда вы станете побеждать. А вы решите, продолжить или смириться, – это зависит лишь от вас. Учитесь, запомните этот опыт. И что-то мне говорит, мы еще встретимся – возможно, в другой стране.

– Мы подумаем, – сказал Фидель, – может быть, вы и правы.