Вперед, русичи!

– Курник это, курица, картошка да лук, – пояснил Пашка, – у бабы Нади он здорово получается, и с капустой тоже.

– А что такое картошка?

Павел рассмеялся:

– Как что? Корнеплод.

– И где же он растет? – не отставал юный царь.

– Да везде, где посадят, – начал было Павел, но тут же прикусил язык, вспомнив, что картофель и табак в Россию привез не кто иной, как Петр Первый. А раз он сидел перед ним, а от роду ему было лет четырнадцать – пятнадцать, то никакой картошки в России еще не было. Поэтому он тут же поправился: – То есть она везде вырастет – семена только в землю брось, и урожай богатый дает. Растет она сейчас в Америке и некоторых других землях. Вот кто бы ее в Россию завез – большое благо всем сделал бы, – многозначительно добавил он, глядя на государя.

– Завезем, все завезем, – отреагировал тот, – все лучшее возьмем. А вот мешок этот из мягкого стекла сделан? – заинтересованно спросил он.

– Вот этого я не знаю, – боясь совсем запутаться, если начнет объяснять, честно признался Павел, – этим наука химия занимается. Только не стекло это, а пленка химическая.

– Чудеса, – только и нашелся что сказать Петр, поглядывая сквозь полиэтилен на всех присутствующих. – Можно его у тебя выкупить?

– Возьми на память, – улыбнулся Пашка, – дома у меня таких полно.

Петр не заставил себя долго упрашивать.

– Ляксашка, – обратил государь внимание на Меншикова, который громко вздохнул, когда последний кусок пирога исчез со стола, – ты чего вздыхаешь: вроде не жрать, а спать хотел, вот иди и дрыхни. Не торчи здесь истуканом. Да и ты иди, – отпустил он Ботало. – А теперь давай про этот трон расскажи, – обратился к Павлу, когда они остались вдвоем, – чую, это самая большая заморская диковинка.

– Слушай, – наевшись и видя перед собой машину времени, Павел значительно повеселел, – я ведь здесь не на экскурсии. И хоть ты царь, но все равно так нечестно. Ты все спрашиваешь и спрашиваешь, а на мой вопрос так и не ответил.

– На какой вопрос? – удивился Петр.

– Я про девушку спрашивал, про Дашу. Она к вам несколько лет назад могла приехать, на нее обязательно внимание бы обратили. Она вам несколько странной должна была бы показаться. Если ее тут не было, то и мне делать нечего, уезжать надо.

Петр внимательно выслушал его слова.

– Даша, говоришь, Дарья. – Он задумался, подперев голову рукой и закрыв глаза.

– Когда она к вам приехала, ей тоже около пятнадцати лет было, – пояснил Павел.

– Кажись, слыхал. – Петр взглянул на Павла и тут же отвел глаза. – Не могу еще точно сказать, но вроде год, два, а то и три назад при дворе слыхивал, что такую деваху в монастырь отдали. Она или не она, сказать не могу, но похоже. Знаешь что, давай-ка ложиться спать, а поутру все разузнаем. Ляксашку спросим, он тут все про всех знает.

– Может, сейчас? – взволнованный появившейся надеждой, спросил Павел.

– Не, теперича он уже без задних ног дрыхнет, его и из пушки не добудишься, да и у тебя, я гляжу, глаза слипаются. Ложись вон, да и я лягу.

И Петр, собиравшийся до этого привычно бодрствовать почти до рассвета, заторопился собираться ко сну. Павел не видел в этом ничего особенного, к тому же ему действительно хотелось вздремнуть. Не раздеваясь, по-походному он устроился на расстеленной по полу шубе, в изголовье поставил магнитофон. Петр тоже лег на свою простую кровать, но, похоже, ему не спалось. Сначала он ворочался с боку на бок, а потом начал говорить:

– Эх, делов впереди, Пашка, много. Успеть бы все. Должна Россия силу и мощь свою показать. Только с умом надо. Не за старое цепляться, новое нужно хватать, ремесла развивать. У нас же богатства несметные. А за Уралом? Там же целое нетронутое царство лежит – Сибирь. Да к морям бы выйти, чем мы хуже англичан или французов…

Он говорил, говорил, а глаза у Павла сами собой закрывались. Тогда он осторожно включил магнитофон на запись.

«То-то будет кассета, – улыбнувшись, подумал он, – с речью самого Петра Первого. Во ценность-то. Только вряд ли кто поверит, что это не фальшивка. Ну и пусть! Хоть я сам буду знать правду».

Успокоенный этими мыслями и рассуждениями, он перестал сопротивляться охватывающей дремоте и спокойно уснул. Автостоп сам сработает, когда закончится кассета.

Проснулся он от громкого голоса государя. Открыл глаза и увидел, что рассвет только начался. Петр опять отчитывал Меншикова.

– Ну и где твой беглый? – строжился он. – «Надысь ушел, теперича непременно возьмем», – передразнил он Алексашку. И, увидев, что Павел открыл глаза, тут же добавил: – Вон из-за тебя и гостя потревожили, хотя, конечно, разлеживаться недосуг.

Последние слова относились явно к нему, и Павел, потянувшись, поднялся и сел на своей импровизированной постели.

– Вот как раз сейчас у Алексашки все и расспросим. – Петр повернулся к стоящему денщику и спросил: – Ты помнишь рассказы про девицу, что года два назад в монастырь отдали?

– Блаженную эту, что ли? – почесав в затылке, ответил тот.

– Блаженную не блаженную, не знаю, так никто и не смог понять, откуда она на Москве объявилась.