Вперед, русичи!

Вадька, переводя дух, энергично закивал. Бабушка достала припасы из сумки, и он, уплетая их, успел рассказать все, что с ним произошло. Не вдаваясь в подробности последней сцены, сказал только, что пришел отец Антона с дочкой и его выпустил.

– И смех и слезы, – заключила бабушка, внимательно выслушав паренька. – Теперь никуда без меня ни шагу.

Потом несколько помолчала, задумавшись.

– А ведь я, однако, этого Антона знаю, и отца его. К нему в кружок и Пашка ходил одно время. – Она еще немного подумала. – Правильно, вспомнила. И Антон к нам как-то приходил, а отца Александром Ивановичем зовут. Точно, Чернов Александр Иванович. – И она, довольная тем, что память ее не подводит, сноровисто продолжила вязание.

Если до последних слов Вадька, сыто развалившись, лишь вполуха прислушивался к словам бабы Нади, то здесь чуть не подавился и, поперхнувшись, закашлялся.

– Да что с тобой? Что случилось-то? – приговаривала бабушка, хлопая его по спине. Она заметила странную реакцию паренька на свои слова, но никак не могла понять, что уж такого неожиданного она сказала.

– Понял! Понял! – закричал Вадька, прокашлявшись.

– Чего ты понял? – недоумевала баба Надя.

– Раз отец – Александр Иванович Чернов, – взахлеб рассуждал Вадька, уже уверенный в собственном предположении, – значит, сын – Антон Александрович Чернов.

– Ну да.

– Так у нас Антона Александровича даже в школе изучают, ему памятники везде стоят! Ведь его биодизилятор – это целая революция в науке была. Он сейчас так и называется – дизилятор Чернова. А я, значит, видел, как он его изобретал! Он еще много чего сделал! А я его побить хотел…

Вадька в восторге от собственного открытия почти кричал, а бабушка слушала его, удивленно качая головой. Неизвестно, когда бы Вадька успокоился от удивительной встречи, если бы в зарослях кустарника не раздался громкий пронзительный свист, который они ждали уже третий день, и треск ломаемых веток.

– Пашка вернулся! – заорал Вадька, вскочив и рванувшись к тропинке.

Баба Надя, бросив вязанье, не отставала. К зарослям они подбежали почти одновременно. Так же одновременно вскрикнули от увиденного.

Кресло стояло почти на том самом месте, на которое и показывал Вадька. Но в кресле… Нет, это был не Пашка. В нем сидел здоровый бородатый мужик, в каком-то рванье. Бабушка с Вадькой изумленно ойкнули, и тут же из кресла раздался крик, полный животного страха и отчаяния.

Глава 9. В «гнезде Петровом»

Год 1684-й

Митрий продирался сквозь кусты, не обращая внимания на хлеставшие по лицу ветки, на раздирающие рубаху и тело колючки, на боль и усталость во всем своем могучем теле.

– Если догонят, то возьмут, антихристы, – приговаривал он. – Нет мне покоя на этом свете.

Он уже не раз проклял тот день, когда, опьяненный волей и разгулом, бежал под знамена Стеньки Разина.

– Нет на этой земле правды и воли не будет, – со злобой не раз уже цедил он сквозь плотно сжатые зубы.

Стеньку на Москве уж почитай как пятнадцать годов тому назад четвертовали, а ему с тех пор жизни нет. О семье мечтал, о деле своем, о детях добрых, да так думки думками и остались. Кому он такой нужен, с обезображенным палачами лицом? Беглый!

Не в его бы годы бегать, да как быть-то? К Москве пробирался, ночами все шел, знакомец там схоронил бы, спрятал на время отсидеться. А тут черт дернул нарваться на пацанов этих! Вырядились в форму воинскую да потешаются целыми днями, земляную крепость с пальбой да криками штурмуют. Забавляются недоросли вместе с царем Петром малолетним.

Да цепкие чертенята оказались, того и гляди через них на плахе окажешься. Насилу оторвался, да останавливаться нельзя, хоть темень уж – глаз коли. От них всего можно ожидать. Того и гляди, только передохнуть сядешь, как обложат со всех сторон…

На Яузе, в царских хоромах, в потешной фортеции Пресбурга, при свечах сидел четырнадцатилетний Петр, разглядывая привезенные ему российским послом Яковом Долгоруким из Франции астролябию и готовальню с математическими приспособлениями. Уж год назад услышал он о таком приборе, по которому можно брать дистанцию и расстояние, не доходя до того места. И вот привез. А как сей штуковиной пользоваться, никто толком не знает.

– Черт подери это невежество наше русское да нелюбознательность.

Петр вновь в раздражении вскочил из-за стола и начал метаться по комнате. Затем так же порывисто снова сел и склонился над прибором:

– Да что там наши, и иноземцы окрестные только руками разводят на астролябию.

Шум у дверей заставил его поднять голову. В комнату ввалился Алексашка.

– Там, Петр Ляксеич, наши опять беглого ловят. Надысь он ушел, да, видать, недалече. Тут вот опять на сторожу нашу нарвался. Тяперича не уйдет!

– Вам бы только ворон ловить. – Петр в сердцах запустил кубком в Алексашку, тот ловко увернулся. – Я сколь раз тебя учил не вваливать с докладом, как медведь. И не ковыряй в носу, когда с тобой государь разговаривает! Вот ведь подлая натура, хоть и люб ты мне, Алексашка. Но кого люблю сильней, того и бью больней, помни об этом.