Впереди Авангарда

А сидельцы диспансерные вообще забавными были. Один мужик подкупил бухгалтершу на заводе по изготовлению и намотке на бобины медной проволоки в хлорвиниловой оплётке, растратили они совместно чуть ли не всё богатство казённое за год в кабаках зарайских, купили по блату, без записи в очередь два «москвича» последней модели и спрятали их в далёком селе Тархановке у сестрёнки мужика этого. Сеном укрыли так, что стояли в конце двора две натуральных копны для коров. Их бы вычислил даже свирепствующий первую неделю на новой работе младший лейтенант ОБХСС. Потому как у сестрёнки никогда не было коров. И купить было не на что. Мужик с бухгалтершей как-то после трёх десятков крупных пьянок всё же учуяли опасность и, использовав молву народную, укрылись в храме- дурдоме. Дяденька розовощёкий, с глазами умного слона, получил справку, что он параноик с манией патологического подозрения ко всему. Он даже Иисуса Христа, на стенке нарисованного, подозревал в сговоре с санитаром Евгением. Они вдвоем не докладывали ему в чай сахара и мяса в котлеты. Бухгалтерша заслужила диагноз более страшный – дебилизм. И её не посадили бы за растрату, даже если бы она сама написала на себя заяву в ОБХСС. За решетку увезли бы директора проволочного завода, чтобы после трёхлетней одсидки за халатность он даже больных гастритом не брал на ответственный пост.

То есть незачем было отворять огромную дубовую входную дверь, обитую для солидности отлитыми из чугуна скульптурами Змея-Искусители на левом притворе, да Адама и Евы с огромными, до колен, фиговыми листами на правом. Поэтому на улицу даже с разрешения главврача и настоятеля Симеона-Афанасия ходили самые смелые, сильные, да и те кучковались по трое. Одному дверь поддавалась так неохотно, что не успевший просочиться в узкую щель, мог получить вполне натуральную степень инвалидности в городской больнице.

Вот Ванёк подождал, когда пара-тройка дозревших мужиков побежит в нужник, а на обратном их пути вчетвером они без проблем проникали обратно в обитель свою. Кстати, проверяющие тоже ходили по трое, но из-за неопытности и с непривычки им редко удавалось вернуться на рабочие места в народном контроле без лёгких и средней тяжести телесных повреждений.

Стук двери разбудил отдыхавшую до поры психически-болезненную активность жильцов храма-диспансера. Они начинали истошно излагать положенное шизофреникам, олигофренам и идиотам, не зная пока, кто пришел.

Почти все орали невнятицу и полную ахинею. Но один голос Иван выделил и мысль запомнил. Понял, что она стопроцентно сгодится для святого дела – построения коммунизма, поскольку могла запросто объединить народ одним страхом, который на всех влияет одинаково. Народ становится покорным от боязни и в покорности своей готов исполнить любое «сверху» спущенное несусветное и тупое приказание.

– Берегитесь все! – орал мужик и что-то рвал на себе. – Стремительно надвигается на весь народ земной пандемия аппендицита. Передаётся воздушно-капельным и половым путём, а также косит всех, кто не успел закрыть пузо свинцовой пластиной, прикрученной на спине проволокой. Мы все умрём! В мире уже похоронили полмиллиарда хороших людей с диагнозом «нанайский аппендикус». Всем надеть свинцовые щиты и сидеть в дурдоме!

– Это я возьму на заметку, – вслух сказал Ваня. – Надо с Ягой посоветоваться. Или с чёртом каким. Идея-то чертовски мудрая. Под неё хорошие гуманитарные подаяния могут поплыть.

Он лёг на свою кровать и, пока не забыл, кусочком пружины кроватной нацарапал на стенке позади подушки изречение священника-главврача, которое станет потом его единственно верным путеводителем по своей и чужим судьбам.

«Верь в Бога, не верь в Бога, а он только один и есть по правде. А остальное всё блажь. Остальное всё нам только кажется. Как, однако, и мы сами себе».