Впереди Авангарда

Советский фонд Мира сам по себе был маленьким клочком натурального коммунизма в социалистическом СССР. С самого начала жизни своей. С 1961 года. Такой малёхонький цветущий миллионами купюр оазис в суровой пустыне раскалённой социалистической отчетности за самую последнюю, топтаную каблуками на улице, копейку. Кругом свирепствовали непредсказуемые пУгала директоров и бухгалтеров. Всякие комитеты всевозможного контроля. От партийного до народного. Они трудились, как опытный ГАИшник, который никогда не отпустит жертву, если она неправильно себя поведёт. Гаишник всегда найдёт в машине неправильно закрученную гайку или недополированный до блеска металлический номер, если шофёр поведением неласков к нему будет. И влепит ощутимый штраф. Расхитителей и растратчиков казны государственной вылавливал шустрый Отдел Борьбы с Хищениями Социалистической Собственности, он же в простонародии – ОБХСС.

Работающий с деньгами народ вздрагивал и проливал пот холодный от одного только упоминания конторы «горфинотдел» и пробовал даже наложить на себя руки, когда слухи доносили до него убийственную весть о грядущей комплексной ревизии, куда вставлялось по человечку из каждой карающей организации. Если проверяющих недостаточно почётно и не благоговейно встречали – беда сваливалась на головы начальства как увесистый молот на наковальню, расплющивая всмятку то, что было между ними. И, напротив, у приветливых и обожающих всякие проверки начальников и экономистов не мог найти ничего даже профессор раскрытия микроскопических финансовых отклонений. Любящего ревизии и ревизоров начальства с его мудрыми бухгалтерами было много. Да почти все любили руку карающую. Потому находились они формально в стране социалистической, но жили как бы при коммунизме. Страну разворовывали технично, в нерушимой дружбе с контролёрами, и для уважающих себя начальников не воровать было унизительно, просто позорно перед коллегами-руководителями и даже родными семьями. В конце 1964 года, после «съедения» соратниками по партии Хрущёва, бояться стало вообще некого и нечего, поскольку Леонид Ильич Брежнев был гуманистом и страстным ценителем всего глобального. Строились всевозможные гиганты всего, что гигантизма и не требовало. Простой народ при нём зажил лучше. То есть ему стали давать немного больше. Так и замечательно.

Кроме этого население и не желало ничего, поначалу даже на подпрыгивающие цены никто особо не обижался. Продолжали с весёлым энтузиазмом растаскивать социализм фрагментарно до полного обнищания к середине семидесятых.

А партия наша просто не могла не умиляться грандиозным увеличением всего, что имеет цену. Поскольку в середине шестидесятых, в то время, о котором я пишу, рыночная стоимость всего сотворённого коммунистами подпрыгнула почти на пятьсот процентов. Только промышленность наклепала всякого разного в пять раза больше, чем при Хрущёве. И сельское хозяйство разбогатело почти втрое. Глядя на всё это благолепие с обратной стороны, любой дурак, не обделённый до предела мозгами и желанием жить по-коммунистически, соображал, что чем больше стало всего, тем больше можно стырить. Было бы куда складывать! И вот в это время «Великого подъёма» всего маленького и тихонько звенящего стало ещё меньше, а грандиозных электро и атомных станций, нефтяных монстров, необъятных комбинатов и производителей всего для войны – очень много. Деньгами они были затарены по самое «не хочу». Только что входы к их воротам не выстилали рублями и четвертаками. И цель – стыбздить всё, что можно – наплодила множество невинных с виду средств, которые, конечно, цель эту легко оправдывали.

Это отступление сделал я для того, чтобы далее читателю понятнее была суть описываемой сюрреалистической фантасмагории, в которой утрированы только наши люди, потусторонние силы и их «чудеса». А всё прочее от реалий того и сегодняшнего времени не отличается практически совсем.

Ну так вот. В конце августа шестьдесят четвёртого, 26 числа и стартовало в Зарайской области созидание коммунизма. После хорошего совместного обеда в обкомовской столовой всей бригадой «революционеров».

– Ну! – поднял пустой бокал отрезвлённый нечистой силой секретарь Максим Червонный-Золотов. – Благое, мирового значения, эпохальное замесили мы, друзья, дельце. Можем закономерно остаться навеки во всемирной истории.

Но можем и загреметь на зону или кичу разных степеней строгости. Некоторые, не дай КПСС, могут и под «вышака» влететь. Опасностью быть непонятыми и осужденными попервой, пока до всех не дойдёт светлый наш порыв, чуть ли не каждый шаг чреват. Кто в смятении и неверии – без последствий могут спрыгнуть сейчас с поезда. Пока он не тронулся.