Все хрустально чокнулись армянским с пятью звездами, сглотнули и дружно, по очереди сказали каждый своё. Но мысль была едина – «С нами Ленин, Господь бог и нечистые силы небесные. Вместе на дело идём, вместе его и вскипятим. Нет среди нас пугливых. Мы – бухгалтеры, своё отбоялись. А мы дураки круглые, знать не знаем, что оно такое – перепуг. А я, профессор географии, до сего момента жив, хотя в учебнике для восьмого класса забыл нарисовать на карте Австрию, Лихтенштейн и Ватикан, а Францию разместил вдоль Берингова пролива. За учебник мне и дали профессора, хотя я в нём по пьяне вообще не вспомнил про Ненецкий автономный округ. Из моих слов всем ясно, что я готов идти в любой конец до его конца? Ну, тогда и шарик земной в наши надёжные руки. Ура!»
Аплодисменты стихли только после слов Червонного-Золотова:
– А теперь трём рты салфетками, сшибаем крошки и крем от тортов, да пакуемся в приличном виде в обкомовский автобус и убываем на место происшествия будущего чуда – в колхоз «Ни свет, ни заря». Ура, товарищи!
Выход бригады к автобусу был стремителен как боевая атака. Он сопровождался криками «ура!» и почти пьяными клятвами верности Родине.
Колхоз соорудили от города недалеко, километров за полста, но туда было легче долететь воронам, чем допрыгать зайцам. Хорошо отрихтованный автобус из обкомовского гаража хромал до него, как инвалид войны, выбравший к дому родному краткий путь через буераки, овраги, топь и разломы коры земной. После того, как из колхоза суровый председатель попёр всех, кто в церкви, переделанной под огромную пивную, пропил даже последние грабли со двора своего, он остался жить и допивать недопитое в одиночестве, всё окрест быльём поросло и тиной затянулось. Никто и не пробовал проникнуть в деревню. Жестоко пострадать на пути могло всё. От собственных ног до лошадей или тракторов. Но обкомовский автобус был покрепче челябинского трактора. Его готовили не землю родную пахать, а возить ответственные тела. Для которых природа ещё не смогла придумать преград.
А потому через пять часов движения по колдобистой поверхности, похожей на полосу препятствий для испытаний бойцов из воздушно-десантных войск, автобус притормозил возле церкви, имевшей и внутри под образами, и во дворе у стен святой обители высокие и низкие круглые столы, усыпанные старой рыбной шелухой, костями и пустыми кружками, от которых почему-то не успели вовремя отклеиться толстые зелёные мухи.
– Фиглярский! Председатель! – рука секретаря держала у рта серебристый, имевшийся в реестре необходимого шоферского оборудования, «матюгальник». Мегафон, говоря языком граждан из высших сфер. – Николай Степаныч! Выползай! Это лично я, первый секретарь обкома Червонный-Золотов.
– Да мне по колено! Хоть тень отца Гамлета! – голос пробивался из подземелья. В церкви был подвал и когда её осквернили: подпол забили до потолка бочками с пивом. – Чё приехал, Максимушка? Увольнять меня? Так хренушки! Только общее собрание могёт это зло совершить. Но нет кворума. В деревне я, шесть собак, одиннадцать кошек, чуть живой агроном и одна доярка с одной коровой. Им идти некуда. Живут в хлеву, пасутся вместе на лужочке и обе хлещут молоко как я пиво. Потому они розовые и толстые, а я…
Из подвала высунулась голова с чем-то напоминавшим лицо. Ногти Фиглярского были почти орлиными, лохмотья бесцветными, а взгляд безумца – оловянный, от которого не отражалось ничто, делал его похожим на временно воскресшего для страшных дел казнённого злодея.
Бухгалтерши, профессор и Ваня с двумя компаньонами ушли осматривать развалины колхоза, а секретарь налил председателю хрустальный стакан коньяка и потрепал его по кудрям, которые спутались до состояния недокатанного валенка.
– Заливай, Коля, в себя и вертайся назад, да дело станем обдумывать. Не увольнять я тебя решил, а наоборот, сделать славой и гордостью земли зарайской!
Фиглярский как-то загрузил в рот и стакан хрустальный вместе с коньяком. А когда извлёк его пустым, с лицом произошла перемена к лучшему. Оно стало постепенно приобретать человеческие черты и после откашливания председатель молвил.
– В пояс тебе кланяюсь, секретарь, за качественный царский опохмел. Пиво-то не берёт уже меня. Только выпью – падаю. Только встану – выпью! А как выпью…
– Падаешь, – Догадался Червонный. Он взял матюгальник и, пугая ворон с воробьями, созвал разошедшийся народ к месту определения задачи.
– Вот именно в твоём колхозе наш скромный, но прогрессивный коллектив с тобой под ручку будет строить настоящий коммунизм. Такой, какой прописан в пропагандистской литературе и материалах последнего съезда. Тот самый, что Никитка обещал к восьмидесятому построить. Радуйся и ликуй. Всё у вас тут будет по потребностям. То есть сколько влезет. А работать можно будет только по собственного желанию. По возможности, стало быть.