Впереди - Берлин!

- Работала только правая гусеница, - продолжал Боярский, помолчав, - а левая только-только тянула - шли по дуге. Идет танк задним ходом, по нему бронебойными снарядами лупят. Как только развернулись - пошли на исходный рубеж. Тут Матняк сознание начал терять. Все бормотал, все беспокоился: "Кто жив из экипажа? Где командир, где Александр Федорович? Кто танк ведет?" Уж Бурда его успокаивал - ничего не понимает человек. А у переправы затих, забылся. Над переправой "юнкерсы" налетели. Бьют и бьют. Радиостанция вышла из строя, мотор глохнет. Бурда не видит ничего, глаза в крови. Взял кувалду, вышиб заклинивший люк, высунулся, чтоб виднее было, и стал маневрировать.

Боярский снова замолк.

- Вывернулись. Навалились все вместе, напрягли последние силы, кое-как скрепили тягу левого фрикциона - и дали газу. Пошел танк по прямой. Добрались до исходного рубежа, а Матняк очнулся и снова теребит: "Кто живой? Где командир?" Ничего не видит. Александр Федорович сам его успокаивал: "Вот, мол, я, Фома Неверующий".

Боярский рассказывал так, как будто он сам был в подбитой машине, как будто сам видел затихшего Матняка и упорно нажимавшего на рычаги Бурду. Молодые солдаты, да, по правде сказать, и мы слушали его с волнением. Ведь это была не просто корреспонденция с энского участка про подвиг подполковника Б. это все случилось с людьми, которых мы знали, любили; и все это могло произойти с любым из нас и, может быть, уже на следующее утро. Каждый необстрелянный боец чувствовал, что ему предстоит заменить Матняка. Вот на какое место его поставили!

- Я на КП был в то время, - продолжал Боярский. - Сбежались мы все к машине. Вижу: вылезает из люка Бурда, весь в крови, и Матняка на себе тянет. А тот твердит: "Нет! Я сам, сам!" И вылез-таки. Бледный - ни кровиночки, а рука на сухожилии одном чуть держится. Врач - к нему. Матняк спрашивает: "Спасти нельзя руку-то?" Тот головой мотает. "Режьте тогда, только чтобы я сам видел". Режет доктор руку, а Матняк на ногах стоит и все смотрит. Отрезали, и он тихо-тихо, почти шепотом говорит нам: "Похороните ее при мне". Вырыли быстро яму, опустили туда руку и засыпали ее землей. И сразу Матняк на землю опустился и позвал: "Где командир? Где товарищи? Спасибо, братцы, лихом не поминайте..." Его с Бурдой рядом в санитарную машину положили и в госпиталь увезли.

- Умер? - робко спросил молодой танкист.

- Так просто старая гвардия не умирает. Крепкие люди.

И Боярский рассказал окончание этой истории.

- Долго лежал в госпитале Матняк. И встретил он там девушку, которую еще до войны знал: она после работы добровольно в госпиталь приходила дежурить. Полюбил ее Матняк, но молчит: кому, дескать, безрукий нужен! Выписали его из госпиталя в ее дежурство. Вышли вместе. Идет Матняк рядом с девушкой, пустой рукав за пояс засунут. Говорит ей: "Кому калека нужен?.. Простимся..." Не выдержал парень - высказал. А она вдруг поцеловала его крепко: "Дурной! Мне ты нужен". Ну, поженились. И написал Матняк письмо в бригаду обо всем этом. Читали письмо вслух много раз, все радовались. Вдруг комбат Заскалько нам и говорит: "Любовь-любовью, но без денег не проживешь... На первое обзаведение даю пятьсот!" Скинулись по кругу, и на следующий день молодоженам перевод десять тысяч.

Боярский замолчал. Катуков почувствовал настроение солдат и без перехода, сразу обратился к ним:

- Так вот, братцы, ночь эту вам спать не придется: надо оседлать единственную дорогу на Кольбушево, оставшуюся у немцев. - Он подошел к Бойко и приказал: - Проберись вот сюда, к железнодорожной станции - Ноготь командарма отчеркнул точку на карте. - По сведениям Соболева, тут сосредоточиваются немецкие танки. Оправдай свое прозвище, прояви хитрость, ударь неожиданно.

Цена плацдарма

Теперь можно было ехать в штаб армии. Катуков сел у борта и прислонился к нему головой. Обычно как только под ухом командующего оказывалась ночью какая-нибудь опора, он мгновенно засыпал. Я всегда удивлялся этой его счастливой способности. Сам я спать сидя так и не научился. Но сегодня Михаил Ефимович не мог заснуть, голова его беспрестанно поворачивалась к югу. Наконец дождался: южнее Кольбушево показалось мутно-красное зарево пожара.

- Есть! - сжал меня за локоть Катуков, но сомнения тут же лишили его покоя.- А что, если пленные обманывают? Вдруг мы ошиблись? Вдруг Бойко зря силы от Кольбушева оттянул? Скорее в штаб, в разведотдел!

Сразу же по прибытии в Дембу Катуков вызвал начальника разведки:

- Не изменил своего мнения о показаниях пленных?

Медленный, спокойный Соболев охладил взволнованного командарма:

- Доложил раз - не отказываюсь...

Но не так легко было успокоить Катукова. Он поминутно спрашивал:

- А Бойко вышел? Михаил Алексеевич, не знаешь? Свяжись, узнай, как там. Почему не доносит?

- Наверное, собирает данные о результатах атаки, - уговаривал его я.

Вскоре вошел радист и передал телеграмму от Бойко.