Впереди дальняя дорога

Тоня не подозревала и малой доли тех преступлений, что открылись тогда во время следствия и на самом суде. Оказалось, что она связана с крупным уголовником. За ее спиной вершились сложные валютные махинации. Ее дом стал местом явок и встреч для разработки хитроумных операций с пересылкой золота и валюты во многие уголки страны. А он а-то, по наивности, думала, что Сизон покончил с прошлым. В один из самых для нее отчаянных дней, когда казалось, что она загнана жизнью в темный и смрадный угол, и появился из небытия отец.

Ничто их поначалу не связывало. До этого они не знали даже о существовании друг друга. И вот этот чужой человек вдруг предъявил права на отцовские чувства. Она же ничем не могла ему ответить.

...Отец вернулся из магазина, и они просидели, перебирая всю жизнь, вспоминая самое отдаленное и самое близкое. Домой отец уехал с первой утренней электричкой.

— Смотришь, какой твой отец? Волос почти не осталось, ни одного своего зуба не сохранил. Разваливаюсь... Немного уцелело от того человека, каким перед войной был. Постарел, Тошенька, раньше времени.

Немецкие концлагеря дают себя знать. Видишь на руке номер? 879 116... Узнал зло в самом откровенном виде. Насмотрелся у них такого, что теперь меня, пожалуй, ничем не удивишь. Да, война... Показали себя сверхчеловеки... Молотов только еще говорил о нападении немцев, а на заводе уже рвались бомбы. Вся страна спала, когда война нас разбудила. В первый день просто голову потеряли. Все думали, что еще не война, сейчас смолкнет... Но куда... На второй день кинулись семьи эвакуировать. Собрали, какие оказались под рукой платформы, крытые вагоны, гондолы из-под угля, известняка. Матери вашей наказал, чтобы она до Крутогорска добиралась. Под бомбежкой вас провожали. Вокзал уже горел... Утром распрощались, а вечером немцы под городом десант выбросили. Собрались защищаться, кое-как людей вооружили. Да где там... Отступили наши части. И нам приказали — уничтожайте завод и уходите. Часть цехов успели подорвать. А оборудование вывезти не удалось.

Мне еще повезло. Сумел к воинской части приткнуться. Знакомого майора встретил. Помню, шагал, смотрел, как горит все кругом, и думал: что с вами? проскочил эшелон? Только через полгода дошло до меня, что разбомбили немцы несколько эшелонов с эвакуированными в сорока километрах от нашей узловой станции. Больше ничего узнать не мог. В Крутогорск писал товарищам. Отвечали, что никто из вас не появлялся. Отгонял я эту беду, не хотел верить, что вы погибли... Вот как все было тогда, Тошенька! Так вас всех и потерял.

Попал я в инженерные войска. Отступили мы тогда почти под Москву. По специальности я технолог, а война научила мосты строить, переправы наводить. Сколько же мы тогда их понастроили... Сколько речек узнали... Запомнились иные на всю жизнь.

Ранило меня тяжело дважды: на спине рубец остался, да на бедре рваный шрам. Отлеживался в госпиталях, и опять на фронт. Злее становился, лишнего дня на поправку не тратил. А потом и случилось со мной самое страшное. Контузило в сорок третьем, под Унечыо — на Брянском фронте. Понтоны для переправы танков ставили. Налетели немцы девяткой, и давай бомбить. Услышал свист бомбы, прижался к стенке окопчика, каску надвинул. Разрыв видел, помню, как волной меня шарахнуло. И все... Очнулся на лесной поляне, оглохший, под деревом лежу. Солдат мне из котелка воду напиться дает. Смотрю — вокруг немцы-охранники и наших человек двадцать. Плен!.. С тех пор и пошли мои лагерные мытарства. Вот с этим самым клеймом...

— Наш детдом находился в маленьком городке. Очень тихом, зеленом, далеком от железной дороги. Детдом — несколько особняков и большой бывший барский сад. Собрали таких, как я,— без отцов и матерей, круглых сирот, словом. Воспитательница Вера Андреевна всех своих девочек любила, и мы отвечали ей тем же. Случится у кого какая беда — всегда к Вере Андреевне бежим. Каждую она умела утешить, каждой сказать нужное слово.

Учились мы в общей городской школе. Самыми тяжелыми днями для нас были праздники. В такие дни всегда устраивались спектакли или концерты. Родителям в зале — первые ряды. Ох, и горько было видеть своих подруг с родителями! Придешь с такого вечера в детдом, уткнешься в подушку и полночи ревешь.

Были в школе и такие, что презирали нас. Особенно тех, у кого отцы и матери находились в заключении. Досталось и мне. Узнали, что ты к немцам попал. А как попал — кто же мне объяснит? Стыдно мне было за тебя. Советские люди за Родину умирали, а ты в плен сдался. Предатель!.. Дети, знаешь, иногда бывают жестокими. Привязался один мальчишка ко мне, проходу не давал. На сборе предложил забрать у меня пионерский галстук. Уж так я ему надавала, что он неделю дома с синяками сидел. Никто за меня не заступился. Мать и отец этого мальчишки добились своего: из школы меня исключили. Три месяца не училась, пока Вера Андреевна устраивала в другую школу.