Впереди дальняя дорога

Сошлась я там близко с одной женщиной. Она тоже в диспетчерской работала — начальником смены. А муж у нее — механик порта и заочно в институте учился.

Четверо детей у них — одни мальчики. Большая и дружная семья. Как-то случайно узнаю: двое старших мальчиков не родные, а приемные. Своих-то не было вначале, вот и взяли приемышей. А потом вдруг и свои дети пошли. Старшие-то даже и не подозревают, что они чужие по крови.

Привязалась я к этой женщине... И рассказала она мне, что с мужем приехали в порт, когда он только строился, по комсомольским путевкам. Муж оказался слабым человеком. Тянуло его к водке: из фронтовиков, выпивать привык. Ее взяли младшим диспетчером, а его — грузчиком: почти неграмотным был. Жили, как все тогда,— в палатке. Она учиться начала, в кандидаты партии вступила, а он пьет и пьет. Стала она с ним воевать. Тогда и взяла приемных детей. К детям он привязался. А поднимать их было трудно. На весь поселок одна корова — попробуй, достань молока. Тазика собственного не было — у соседей одалживали. Вот как они детишек растили. Он и не заметил, как водку бросил. А потом и учиться пошел...

Мне бы и остаться в Ванинском порту, ведь укрепилась там, относились ко мне по-доброму, работа захватила. Да не смогла жить далеко от своих мест. Потянуло поближе к Крутогорску.

Ты не смотри, что плохо у меня в комнате. Это все пустое. Главное — я сейчас спокойна, мне легко дышится. Иногда, правда,— вчера так было — накатит вдруг что-то, захандрю, да потом проходит. Теперь за меня не бойся.

— Неладной вышла наша первая встреча, Тошенька. Замкнулся я по многим причинам... Твоя история с Сизоном огорчила. Не так ее принял. Ты ведь разобраться не помогла, дичком держалась. Крутогорск мне первое время тоже чужим показался.

Вот и замолчал... Нам бы ближе, а мы — друг от друга в стороны.

— Что мне помогло? Видела я другую жизнь. Счастливых людей видела. Но эта жизнь проходила мимо меня стороной. А я тянулась к ней, понимала, что там мое спасение. Разве нет моей доли счастья? Надо только сделать усилие, оторваться от всего, что меня сбило, укрепиться. Тогда может весь мир раскрыться для меня по-иному. Иначе и жить не стоит... Да как-то не получалось. Все мои старания, словно мыльные пузыри, лопались. Силы, что ли, не было?

— Вот и давай вместе жизнь налаживать. Обопрись на мою руку. Тебе станет легче.

— Нет. Ты не понял меня. Я не слабая. Мне кажется, что теперь все-таки появляется во мне сила. Дай укрепиться ей. Я хочу узнать свою силу. А если потребуется твоя помощь, я обязательно обращусь.

— Значит, мне просто смотреть?

— Не сердись. Пусть пока все остается, как оно есть. Да мы же рядом, будем видеться.

Так позднее подробно Тоня рассказала мне о встрече с отцом. А пока я еще ничего не знал и, конечно, тревожился за нее. Константин Григорьевич к нам не заходил.

12

С Тоней мы столкнулись во дворе автобусного парка. Я только что присел закурить. Увидев ее, приподнялся, но Тоня положила мне на плечо руку.

— Сиди, пожалуйста... Я протянул ей сигареты.

— Нет, нет...— отказалась она.— Курю в самых исключительных случаях.

Сегодня она была особенно хороша. Волосы убрала по-новому, открыв все лицо, синие глаза ее стали, словно глубже, лучились радостью. Что-то легкое, беззаботное угадывалось в сияющей улыбке, порывистых жестах, певучем голосе. Совсем не походила она на ту, пьяную.

Тоня уселась рядом и обеими руками провела от висков по волосам, словно хотела их пригладить. Потом взглянула на меня и улыбнулась.

— Не скучал эти дни?

«Заскучаешь...» — усмехнулся я про себя, вспоминая события последних дней.

— Хотел бы поскучать, да не вышло,— нарочито беспечно сказал я и повернулся к Тоне, чтобы лучше видеть ее лицо.

— Как же развлекался?

— По-всякому... Порыбачил... С сестрой и ее подругой на лодке катался. Нашлись занятия... В саду работал...

— Подруга у сестры интересная?

— Хорошенькая.

— Не терялся? — игриво спросила Тоня.— Ухаживал?

— Слегка,— скромно похвастал я.

Она сама оборвала пустой разговор, громко щелкнув замком кондукторской сумки. Наклонилась поближе ко мне, так что я услышал запах тонких духов, и вполголоса, словно хотела доверить тайну, сказала:

— Ты еще не знаешь? Отец приезжал. Всю ночь просидели. Обо всем, кажется, переговорили, и вот забыла спросить, кто же ему мой адрес дал? Не ты ли?

— Пришлось... Сообщили ему о тебе другие: я свое слово сдержал.

— Вот как... Другие? Кто же? Да это теперь значения не имеет. Напрасно я от него скрывалась. Чего боялась? — Она пожала плечами — Словно маленькая... Этакая взрослая дура.

Совершенно иная... А в тот вечер... Какое отчаянное тогда было лицо. Какие слова кидала она... Я поймал себя на том, что все это время думал о Тоне, тревожился. Только сейчас стало легче, когда узнал, что встреча с отцом у нее прошла благополучно. Ее дела стали мне близкими. Я почувствовал бы себя виновным, если бы их встреча прошла по-другому.